ТОП 10 лучших статей российской прессы за
Aug. 29, 2025

**

Сколько всего в этот вечер переплелось со словом «впервые»!

Впервые я говорил с кем-то так долго. Впервые, обессилев, остался у героя ночевать. Прикрылся какой-то попоной. Впервые уехал с подарком — древним пленочным фотоаппаратом «Москва».

— Забирайте! — положил рядом со мной Маликов. — Только уберите скорее. Мне он уже не нужен.

— Не пожалеете, что отдали?

— Не пожалею! — отвечал Маликов задиристо. Но в голосе прорывались страдальческие нотки. Я его очень хорошо понимал.

Впервые ходил по коридору словно по музею.

Мне всегда было интересно, куда девались вымпелы, которыми обменивались капитаны перед матчем. Чивадзе с Платини, например. А вот где они — в квартирке на калужской окраине.

Маликов перебирал эти вымпелы, аккредитации, значки. Улыбался:

— С каждым связана история. Вот вымпел с прощального матча Олега Блохина. Только выцвел. Олег подписал: «Другу Жене...» Мы действительно дружили. Сколько он в сборной играл — я все время был рядом. Я 25 лет провел в сборной СССР! Или 30? В сборной начал работать в 1971 году. Тренировал ее Александр Пономарев, а руководил нашим футболом Гранаткин. Представляете, какой я древний? Вы пока отдыхайте, я кофе приготовлю...

Его рассказы перемежались демонстрацией чудес. Вдруг что-то вспомнив, Маликов обрывал рассказ на полуслове. Уходил куда-то в комнату — и возвращался с потрескавшимися вратарскими перчатками.

Бережно мне передавал:

— Подарок Дасаева!

— Ох! — Я чуть не выронил.

— А вот это медаль с московской Олимпиады.

— Операторам тоже вручали? — радовался я олимпийскому размаху организаторов.

— Нет, — отвечал Маликов. — Это другого человека. Посмотрите, он даже расписался на коробочке.

Я всматривался — и цепенел:

— Это медаль Бескова?!

— Да, — спокойно подтверждал мой герой. — Только не официальная бронзовая. Каждому в сборной выдавали подарочную, специально отлитую. Мне не хватило. Константин Иванович увидел, взял свою коробочку, расписался — и мне протянул...

Даже в санузел этой квартиры сходить затруднительно — я, зацепившись взглядом за очередное чудо в коридоре, обо всем забывал. Восклицал:

— О! Какой-то венгерский вымпел!

— Венгерский? — переспрашивал Маликов, выглядывая из кухни с кофейником в руках. — А, точно! Это 1981 год. Играла юношеская сборная, тренером был Коля Киселев. В этой команде был Протасов, Литовченко, Паша Яковенко, Леха Еременко...

— Почему вымпел остался у вас?

— Киселев ввел традицию — пять человек разыгрывали, кому достанется. Сам Коля, доктор, я, еще два тренера... А вот вымпел — это тоже любопытный турнир. В финале играли со сборной Аргентины. Тренировал ее Сесар Луис Менотти!

— О, величайший.

— Чемпион мира. Это 1981 год. Менотти явился с помощником. Два супермена — накачанные, с длинными волосами. Сфотографировались с ними — потом эту карточку никому не показывал. Потому что я какой-то зачухрышка рядом с ними. Даже обидно стало.

...Встретил меня Маликов в футболке сборной СССР. Новоделом и не пахнет — та самая, из 80-х. Герб расшит золотом. Я не могу оторваться, смотрю и смотрю.

— Сколько я таких раздарил!

Приободрившись, водил пальцем по фотографиям жизнерадостно:

— Вот мы с Лобановским в теннисбол играем. А вот кагэбэшник, который был прикреплен к сборной СССР...

Я увидел в углу ящик с рыболовными снастями — и тотчас смекнул:

— С Яшиным вы сошлись на рыбалке?

— Мы вместе не рыбачили. У него была своя точка — в Новогорске, недалеко от базы. А я мотался в Петрово-Дальнее. В четыре утра уезжал. Как-то поймал щуку на полтора килограмма и судака на два. Возвращаюсь на базу счастливый. Навстречу Яшин. Взглянул на улов: «Не *****!» Отвернулся и ушел.

— Не поверил?

— Не поверил. А потом вдруг натыкается на мой заграничный ящик с блеснами и крючками. Как начал в нем копаться... Правда, я спиннингист, а он на удочку ловил. Все свободное время просиживал на запруде в Новогорске. В любое время приходил. Там карпов разводили.

— Я хочу потрогать этот ящик.

— Да пожалуйста, трогайте. Лев Иванович в нем копался, копался, перебирал... Вот только тогда поверил.

**

На одной из фотографий строится город-сад. Среди людей с лопатами я узнал Малофеева — и не успел, к счастью, озвучить спорную версию. Что Дасаев какой-то не Дасаев здесь.

— Так это я на переднем плане! — уловив сомнения, указывает Маликов на того «Дасаева». — А вот Гена Литовченко рядом. Это Симферополь, готовимся к чемпионату мира 1986 года. Эдуард Васильевич вон какой веселый — еще не знает, что на чемпионат сборную повезет не он... Хотя стоит рядом с доктором. Может, догадывается?

Мы как-то одинаково усмехаемся. Нам и жаль Эдуарда Васильевича, и смешно.

Мне кажется, эти удивительные фотографии сейчас распадутся, рассыпятся в руках.

Я даже закрываю глаза и жду с каким-то отчаянием этот момент. Но открываю — и все на месте. А Маликов продолжает рассказывать. Я млею от всего этого.

**

Несколько раз мой герой начинал плакать. Закрывал лицо руками, уходил в ванную, умывался.

Возвращался, улыбаясь виновато:

— Вы простите. Это стариковские дела.

Да я и сам держался с трудом, слушая некоторые истории. Про Федю Черенкова, например. Все услышанное казалось невероятным, немыслимым.

Мимоходом раскрывались тайны прошлого века. Которые, я думал, не будут разгаданы никогда.

Герой рассказывал, что здесь, в Калуге, он совершенно счастлив. А в Москве осталась комната в коммуналке на Арбате.

Я глядел на горнолыжную трассу за окном — и не сомневался в разумности его выбора.

— У вас курорт.

— Я вам покажу сейчас курорт! — Маликов выхватил карточку из альбома. — Это сборная Лобановского в Акапулько. Жили в шикарной гостинице, такие фотографии остались. А через год землетрясение — и этот небоскреб рухнул.

Черенков

Я делюсь новостями последних месяцев. Рассказываю, как понравился мне фильм про Черенкова. Евгений Степанович не смотрел — но теперь хочет.

— Вы ведь видели Черенкова в разных обстоятельствах?

— Вы сейчас спрашиваете, а у меня сразу картинки перед глазами. Первая — октябрь 1985 года.

— Что было?

— В Лужниках еле-еле обыграли Норвегию 1:0. Что творилось в раздевалке — это какой-то ужас... Я такого не видел никогда! Все сидели, закрыв лица. Этот счет 1:0 нам подарил судья. Вернее, Гешка Логофет, который работал с судьями. Нас волтузили на нашем же поле. Просто позор был!

— Так что Федор?

— Оторвал вдруг руки от лица — видит меня. Тихо говорит: «Степаныч, ***, ну как можно так играть? Хуже у меня матча не было...» В первый раз я услышал, чтоб Черенков произнес матерное слово.

— Он весь матч провел?

— Да. Тут Логофет мимо проходит, головой качает: «Не зря я работал...» Мы как раз вышли на чемпионат мира.

— Только Эдуард Малофеев веселый. Помню его тогдашние интервью — распирало от счастья.

— Эдуард своеобразный! Столько могу про него рассказать!

— Могу представить.

— Мы же вдвоем с главным тренером сборной часто ездили за рубеж. Смотреть соперников. С Малофеевым, Лобановским... А там же не только вымпел тебе подарят, не только матч посмотришь. Еще и банкет.

— Эдуард Васильевич академик в этих делах.

— Малофеев — божий человек. Как и Федя Черенков. Я-то знаю, почему Лобановский Федю в сборную не брал. Нам всем было ясно. Но не в этом дело. Потом играем товарищеский матч с финнами в Лужниках — не намного лучше. 0:0! Эдик уже начал лепить всякое на собраниях. Главное, он как божий человек сам в это верил. Трудно его осуждать. Кругом висели его бумажки — «В бою температуру не меряют» и так далее.

— Про павианов рассказывал?

— Что-то не помню. Это что?

— «Идет стая павианов. Навстречу тигр. От стаи отделяется один павиан — и бросается навстречу. Он гибнет, но стая спасена». Тут Эдуард Васильевич брал особенно пронзительную ноту: «Так есть ли среди нас сегодня такие павианы?!»

— Да, вспоминаю, рассказывал про павианов...

— Вы же помните, как Лобановский отцеплял Федю от сборной?

— Все было на моих глазах. Два раза такое случилось — в 1986-м и 1990-м. Прямо перед чемпионатом мира. Про первый случай говорить не буду, не помню. А вторая история ужасная.

— Еще бы. Федю за год до этого признали лучшим футболистом СССР.

— Невозможно представить, какой для него это стало травмой. Команда в Новогорске, Черенкова в составе нет. Все это знают. Я как-то выхожу из корпуса, иду — и вижу его...

— В Новогорске?

— Да! Сразу мысль: а что он здесь делает? В составе-то его нет! Идет куда-то к гаражам. Там спрятался, затаился. Может, я ошибся — и это был не Черенков. Но как я мог ошибиться, сами посудите?

— Окликнули?

— Нет. Мне чуть плохо не стало от этой картины. Тяжело! Думаю — пойти, сказать Лобану?

— Сказали?

— Кажется, нет. Может, зря я это рассказываю? Все-таки у него родственники есть. Но это было.

— Лобановский не понимал масштаб Черенкова-футболиста?

— Да все он понимал. Своими ушами слышал — Валерий Васильевич говорил: «Я кого хочешь обыграю. С «Реалом» и «Миланом» — никаких проблем. Но вот эти двое, Черенков и Гаврилов...» Уважал он Федора страшно!

— Так в чем дело?

— Вы же знаете, что случилось в 1987 году? Черенков чудом остался жив!

— Представляю. Но для молодых читателей вы расскажите.

— «Спартак» играл в Тбилиси. Один из футболистов мне описал картину — Федор вдруг схватился за голову, побежал к окну, на подоконник... Уже все, вылетал! Случайно оказались рядом два игрока «Спартака». Подбежали сзади, схватили.

— Кого благодарить?

— Я говорить не стану. Оба живы. Я все жду, что расскажут. Но почему-то молчат. Значит, есть причины?

— Доктор Орджоникидзе рассказывал про приступ Черенкова — Федор кричал, что Советский Союз рухнет и будет много крови. В 1987 году!

— Впервые слышу эту историю. Не думаю, что правда. Зато мои слова могут подтвердить все.

— Лобановский был в курсе?

— Разумеется. Лобана на коллегии в 1990 году душили: «Почему не взяли Черенкова?» Раз задали вопрос — Лобановский ответил спокойно: «Команда сложная. Черенков — парень хороший. Но не подходит по некоторым характеристикам». Второй раз спрашивают о том же. Снова отвечает. Но начинает закипать.

— Спросили и в третий?

— Спросили! Валерий Васильевич взорвался: «Знаете, я вам уже два раза ответил на этот вопрос. Если хотите узнать подробности, обратитесь к доктору».

— В сборную Лобановский Черенкова вызвал хоть раз?

— После истории в Тбилиси вызвал, по-моему, разочек. Все.

— Последняя ваша встреча с Черенковым?

— Мой друг Серега Шавло стал гендиректором «Спартака» и взял меня в клуб. Время от времени встречались с Федей. Однажды видит меня, улыбается: «Ооо, Женя! Тебе деньги нужны?» Я отстранился: «Зачем?» — «Нет, ты возьми, у меня есть...» Запускает руку в карман, вынимает кипу мятых бумажек — там сотни, пятисотки. Сует мне в руки. Мне кажется, будто это было вчера — а Феди уже сколько нет?

— Давно. 11 лет.

— Я очень жалею, что отдал одну майку. Одновременно справляли 50 лет Федору и Хиде. Они оба 1959 года рождения. Вымпел остался, висит! А вот майка ушла. Причем я сделал фильм про Федора. Есть кадры, которые прежде не видел никто.

— Не представляю Черенкова на большом торжестве, во главе стола.

— А он и не пришел.

— ???

— Его ждали — а Федя так и не появился. Но вымпел сделали, где они с Хидей вдвоем. Встретил я Черенкова буквально за пару дней до этого. Он же всегда был неподалеку от команды. Приезжал, смотрел футбол, вел себя тихо. В разговоры особо не вступал. Кто узнавал — тому протягивал руку, улыбался. Думаю, эти мятые деньги ему точно так же кто-то сунул в карман. А он нашел, удивился — и кому-то другому так же совал, как мне...

— Так тяжело вспомнить.

— Вокруг футбола всегда много алкашей. Они Федю прихватывали, куда-то тащили за собой. А отказать он не мог. Вот так на собственном юбилее не появился. Хотя его искали. Вообще-то «Спартак» за ним присматривал.

— Всем было неловко смотреть на пустое место?

— Я не помню. Но уже ясно было, что не появится. Вы смотрели фильм «Форрест Гамп»? Его жизнь — это и есть «Форрест Гамп». Хотя Федор немножко получше. В жизни-то он нормальный. При встрече обнимаемся, но чувствую — он будто стесняется.

— Федор кому-то подарил свой автомобиль — и рассказал об этом мне в интервью. Богатые люди прочитали — вручили еще одни «Жигули». Черенков вскоре подарил и их...

— Вот! Абсолютно «его» история...

Гаврилов

— Мы Гаврилова вспомнили. До чего ж душа-человек.

— Мне Серега Шавло подарил фотографию — Гаврилов с мячом, а в кадре вокруг него шесть торпедчиков. Голову поднял, на мяч не смотрит, ищет, кому отдать. Что-то потрясающее!

— Юрий Васильевич — гениальный человек.

— Отборочные игры к чемпионату мира 1986 года. Гаврилов потешал всю команду. Приходит в раздевалку, растянулся на лавке. Ни на что не реагирует. Малофеев ему: «Юра! А, Юра?» Тот веки приподнимает: «Наступила полная апатия». Все ржут!

— Забавно.

— Ребята из «Спартака» рассказывали — Бесков ходит по раздевалке, кого-то распекает. Вдруг из угла доносится гавриловское пение вполголоса: «Soli, о, So-o-li...»

— Мне уже страшно.

— Бесков рассвирепел, про этого забыл — переключился на Гаврилова: «А этот, ***, только «Соли» поет!» Сейчас Гаврилов меня встречает — ржет, сволочь. Ты, говорит, меня сплавил, секс показывал.

— Сказать, что я заинтригован, — ничего не сказать.

— Ох, это целая история...

— Хорошая история про секс еще ни одну заметку не испортила.

— 1980 год. Бесков — главный тренер сборной. Готовимся к московской Олимпиаде. Отправились на сбор в Коверчиано, там база сборной Италии. В полночь у итальянцев врубается эротический канал.

— Эротический? Или пожестче?

— Да ну, эротика в чистом виде. Еще и видно плохо. «Эммануэль» — это жестко по сравнению с тем, что нам показывали. Грудь — да. Ниже — нет. Лежит баба на пляже голая по пояс, вот и вся эротика...

— Тогда я сохраняю спокойствие.

— Как дело к вечеру, Лев Иванович Яшин терзается, смотрит на часы: «Женя, ну скоро у нас там шворкина контора?!»

— Как-как?

— Называл эти показы «шворкина контора». Полночь только близится — а мы уже все по креслам расселись, ждем!

— По номерам?

— В холле. Телевизор-то один на всех! Вот сидим с Львом Ивановичем, «шворкину контору» смотрим. В программе написано, что в полночь начинают. Включаем, рассаживаемся — а они рекламу запускают минут на сорок. Зеваем, засыпаем!

— Обманывают трудового человека.

— Но всегда дотягивали, дожидались.

— Смотрели с большим интересом?

— А то!.. Обычно сидели мы вдвоем с Яшиным. Еще Алик Соколов заглядывал, массажист. Вот эта троица железно собиралась. Но Алик отбегал, у него в это время работа. Оставались мы с Львом Ивановичем, два рыбака.

— Бесков не присоединялся?

— Нет. Как-то думаю — а не попробовать ли мне все записать на видеомагнитофон? Дело непростое для 1980 года. Но если ты хороший технарь — разберешься.

— Надеюсь, разобрались?

— Низкочастотного входа на задней крышке телевизора нет. Я ее отвинчиваю, нахожу выход под фото и видео. Подключаю проводком к своему блоку — и получасовую кассетку туда. Что-то накрутилось. Назавтра повторяю фокус. С точки зрения техники это был подвиг. Качество ужасное, мало что видно. Мне было интересно — получится ли?

— А дальше начались приключения?

— Вот именно. Привез эту кассету в СССР. Засунул к кассетам с футболом и АББой, чтоб таможня не докопалась. Попробуй найди. Но эту кассету на сборы не таскал ни-ког-да. Чтоб кому-то из футболистов показать — в мыслях не было. Но однажды сделал глупость!

— Показали Гаврилову?

— Что там Гаврилову — Бескову!

— Какой кошмар.

— Приехал к нему в гости, кассету взял с собой. Была Лера, зять Володя Федотов. Это 1982 год, наверное. Включили.

— Валерия Николаевна обомлела от первых кадров?

— Да бросьте. Чему там удивляться-то? Чего она не видела — как голые девки бегают по пляжу? Да еще с прикрытым низом? Взрослые люди!

— Вы правы. Неизвестно, что они сами смотрели вечерами. Но зачем вы показывали?

— Дурак был! Серега Хусаинов ко мне относился всегда с уважением, просто прекрасно. Но говорил — «а, наивняк». Я действительно был наивный такой, всем верил. Самое обидное, я терпеть не мог все эти эротические кассеты. Ничего в них интересного нет. Проходит еще какое-то время. Юрка Гаврилов меня буквально в охапку взял, потащил к себе в комнату: «Пошли, по музыке есть разговор...» Я случайно схватил эту кассету с легким сексом. Ну и поставил. Еще картинки нет, только музыка пошла — в дверь стук.

— Вы были с Гавриловым вдвоем?

— Еще кто-то из ребят сидел. Пацаны мне шепчут: «Не открывай, не открывай...» Но я встал, отворил. На пороге Бесков. Взглядом пробежался по комнате, по каждому из нас. Выдавил: «Та-а-к...» На экране музыка, никакой натуры. Но сразу смекнул, что это за закрытый показ. Открутил назад в голове, как я к нему в гости на Маяковку приходил и что демонстрировал.

— Что-то сказали?

— Выдавливаю: «Я им ничего не показывал!» Ну и все. Так Гаврилов до сих пор смеется: «Ты зачем нам секс крутил?»

— Где та кассета? Дайте посмотреть.

— Стер давно...

— Гаврилову Бесков до поры прощал не только «Soli» в раздевалке, но и пиво.

— Бесков до поры делал вид, что не замечает. Все прощал! Но как только Юра чуть сдал в игре, сразу убрал из команды. Его и Серегу Шавло. У Гаврилова всегда пивные бутылки в шкафу болтались, это правда.

— Играть-то не мешало.

— Как они пахали — это словами не описать. Я в первый раз увидел весенние сборы — ребят зауважал! Сегодня молодежь не поверит. То поколение просто выжимали. Трехразовые тренировки, вставали в Сочи в семь утра. Первая тренировка рано утром, вторая — в одиннадцать, и вечерняя — в шесть. Форма не успевала сохнуть, надевали мокрую. До кровати добирались — и падали. Мгновенно засыпали. За ужином Бесков как-то произнес: «Мало я вас тренировал» — и сдавленные смешки за столами. Кому-то прощалось пиво. Кому-то разрешалось курить — как вратарю Жене Рудакову.

Рудаков и Пудышев

— Анзор Кавазашвили говорил — если б Рудаков поехал на чемпионат мира-1970, не сломался накануне, наверняка признали бы лучшим вратарем мира. Значит, курил лучший открыто?

— Прямо в автобусе сборной.

— Вы меня шокируете. Про душевую я еще слышал — но чтоб в автобусе?!

— Это год 1973-й, наверное. Рудакову можно было все. Тогда сборная СССР ездила с товарищескими матчами по маленьким городкам. То в Калугу, то в Тулу. С последующим банкетом, разумеется. Как-то плетемся на старом пазике, Женя Рудаков сидит сзади, на кондукторской боковушке. Покуривает в открытую форточку. Сегодня такое не представить!

— Да и раньше — с трудом.

— Тренер делал вид, что не замечает. А рядом кто-то молодой. Первый раз вызвали в сборную. Рудаков ему протягивает пачку: «Будешь?» Тот сжался: «Не, я не курю». Все смеются...

— Вы ездил со сборной в автобусе. Самое удивительное, что случалось?

— Вы Юру Пудышева помните?

— Даже знал Юрия Алексеевича. Большого юмора человек.

— Знаете, как Пудышева отчислили из московского «Динамо»?

— Спросили перед игрой: «Как чувствуешь себя, Юра?» «Чувствую себя хорошо, — ответил он. — Играть не могу».

— Абсолютно верно! «Чувствую себя хорошо — играть не могу!» Раз знаете, рассказываю вам историю, которую не слышал никто. Как Пудышев расстался со сборной. Я был в этом автобусе, все видел своими глазами.

— Очень любопытно.

— 70-е. Сборную тренирует Бесков. В манеже ЦСКА играют два состава. В чем-то Пудышев с Бесковым не сошлись. Может, как-то пошутил — а Бесков не любил, когда освежают обстановку смехом. Напихал Пудышеву. После тренировки подходит автобус, едем мимо метро «Аэропорт». Вдруг Юра приподнимается, шоферу: «Останови!» Тихо, спокойно, ни с кем не прощаясь проходит мимо Бескова. Все оцепенели. Выходит — и больше в сборной СССР его не было. «Вот это парень», — думаю.

Колотов

— Вы говорили, как пахали футболисты тех лет. Трудоголик номер один?

— Колотов. Выкладывался как никто. Витя приходил в раздевалку — и падал! Я еще работал в легкой атлетике, когда впервые его увидел. Все газеты писали про Колотова гадости: «Что-то в аэропорту с ним произошло, в несколько команд заявления написал, наглец, хам...»

— Пять заявлений накатал в разные команды.

— Потом знакомлюсь с Витей. Скромнейший парень. Ну не верю я в эти слова! Видели б вы, в каком виде он в раздевалку приходил. Мертвый!

— Поэтому и умер в 50 лет.

— Вот я тогда невзлюбил всю нашу прессу. А потом сижу в сочинской «Камелии». Вижу, тренер сборной наливает корреспонденту. Сидят за барной стойкой. Кто-то из игроков тихонечко говорит: «Смотри, послезавтра про него хвалебная заметка будет». Точно! Вы представляете, какое в Сочи было поле? Гарюха!

— Да бросьте.

— Причем гаревое считалось еще ничего, а было поле — просто слой грязи. Называлось «колхозное». На нем команд десять работало. В 1972-м сборная Бескова занималась на гаревом поле — но жила в лучшем отеле, той самой «Камелии». Самое интересное, рядом со сборной в той же гостинице жила команда «Вулкан».

— Это Петропавловск-Камчатский?

— Да. Врач «Вулкана» все подходил к доктору Мышалову — списывал у него меню. Просто умора. В сборной день красная икра на завтрак, день черная. Мне тоже полагалась. Но я всегда отодвигал, отдавал ребятам. Сашка Бубнов перестал даже спрашивать, сразу мою забирал. Другие-то интересовались — можно?

Бесков

— Говорите, оказались у Бескова дома. Он ведь не каждого привечал.

— Когда оказался у них дома, Лера вкрадчиво: «А расскажи про этого... А про того...» Хотела, чтоб докладывал. Но она опытная. Видит, что ухожу от этих разговоров — и сворачивала тему. С ней тяжело было. Лезла во все дела.

— Как и многие жены.

— Обычно это басни. Когда Шавло убирали, я чего только про него не наслушался! Как раз на Вэлту наезжали, его жену. Будто она рулила в «Спартаке». Это полная ерунда. Вэлта настолько домашняя, что никогда не полезет в футбольные дела. А Серега — порядочный человек. Интеллигент невозможный. Я таких в футболе вообще не встречал. Вы не представляете, сколько ему писали писем. Пачки, мешки!

— Еще в игровые времена?

— Конечно. Он же блондинчик такой. Со всего Союза писали! Я эти пачки своими глазами видел.

— Кого из футболистов еще одолевали девчонки?

— Протасов пользовался большим успехом. Помню, приезжает одна в Новогорск. Ну, кинозвезда!

— Такая красотка?

— Да не то слово. Сказка! Как-то пробилась через охрану, там же никого не пускают. Уселась в холле, хочет поговорить с Протей. Сидит и не уходит. Не знаю, удалось ли, но сидела что-то долго.

— Да и сам Протасов видный.

— Женился, кстати, на дочке тренера «Металлиста» Лемешко.
Это тот самый, который говорил своей команде: «Был в Союзе один способный человек — Федя Черенков. Да и тот тронулся, когда увидел, как вы в футбол играете». Ну и про ассенизатора — тоже его.

— Когда тот рядом с автобусом «Металлиста» остановился?

— Да, на светофоре. Встали рядом с говновозом. Все форточки закрывают, а Лемешко приподнялся, свою открыл — и туда: «Привет, коллега!» — «Какой я тебе коллега?» — «У тебя полная машина говна, у меня — тоже...»

— Какая прелестная история. Жаль, затертая.

— Еще, помню, Володя Лютый отличился. Видите фотографию? Вот Зыгмантович, вот комментаторы какие-то.

— Да, красивая девчонка рядом с Лютым.

— Нет, на самом деле она страшненькая. Сборная была в Чокко, нас повезли куда-то на видеостудию. Эта итальяночка там работала. Лютый с ней роман закрутил моментально. Все у них склеилось, прямо оттуда увел. Кстати! Про девушек!

— Да?

— 1986 год, Лобановский сборную еще не принял. Но уже вот-вот. Сидим мы с Хусаиновым в федерации. Слово за слово, скоро чемпионат мира... Серега вдруг произносит: «Вот бы женщин туда взять».

— Отличная идея.

— Жены уже просились, все-таки перестройка. Но никто и не думал их брать. Вдруг Хусаинов выстреливает идеей: «А давай ты съездишь в Киев, тайком запишешь короткие разговоры с женами футболистов. А в Мексике мы им покажем. Представляешь, как на настроении скажется?»

— Сами футболисты сидели в Новогорске?

— Вскоре должны были сесть на сбор. Я на поезд, в Киеве меня встречает Чубик. Знаменитый администратор Чубаров. Лобановский в курсе и не возражает. Объезжаю жен — и так здорово поговорили! Каждую просил: «Скажи что-то такое, чтоб муж посмотрел — и у него крылья выросли». Где-то у меня сохранился этот фильм. Надо б найти, если не рассыпался. Я год назад проверял свои архивы — удивился, сколько «живого»...

— Как здорово придумано.

— Потом в Москве добирал жен. Кто-то об этом в книге написал — то ли Дасаев, то ли Алейников.

— У Дасаева жена была гимнастка?

— Да, Неля, татарка. Их женили, у татар это строго. Я поражался: окружение Дасаева — одни татары. Сделать могут все, что хочешь. Как-то я Доса попросил достать валюту. Какую-то мелочь, 50 долларов. Мне хватило на две кассеты. Но сам факт — везде за доллар просили 4 рубля, а Дасаев достал по 3. Красавец!

— Как родному?

— Вот точно — как родному. На валюте многие горели, это опасный промысел. Один в «Спартаке» играл, попался на валюте — потом встречаю его, уже в такси работает. Но что самое интересное в истории с женами футболистов?

— Что?

— Чернобыль рванул 26 апреля 1986 года, да? А я в Киев приехал на день позже. «Динамо» играло со «Спартаком», я сходил на футбол. А потом пошел по квартирам. Четырех девушек записал, точно помню. У Сереги Балтачи дома был. Кстати, Балтача на чемпионат мира не попал, травма. Страшно переживал! Снимал жену и ребенка Володьки Бессонова. Потом думаем — что мы в четырех стенах сидим? Пошли в зоопарк, там запишем! Здорово получилось. Иру Дерюгину я поймал в Новогорске. На майских праздниках.

— Какая она была сексуальная — это что-то.

— Мы с Иркой на «ты». Сели в мою машину, поехали на природу. На речке снял ее, дочку. Она мне, кстати, киевский торт привезла. Ел, помню, с опаской. Как раз сообщили про Чернобыль. Но она не знала, от души дарила.

— Это вы рисковали.

— Сильнее рисковал, когда с Дерюгиной возвращались обратно в Новогорск.

— Руку вместо рычага положили на коленку?

— Нет, другое. У меня была красная «шестерка», на которую Протасов с Литовченко любовались: «Нам так не жить!» Подъезжаем к проходной. Охранник подходит: «С вами кто?» — «Ирина Дерюгина». — «А кто это?» Ирка побелела. А тут я еще добавил: «Вы что, это жена Олега Блохина!» — «Ааа, проезжайте...» Дерюгина в шоке была от этого определения — «жена Блохина». Она же выдающаяся гимнастка! Еще жену Алейникова снимал, очень красивая девушка. Кого же я еще снимал? Рац был под вопросом в сборной. Кажется, жен Чанова и Беланова.

— Это ту жену Беланова, которая потом в Германии начала воровать в магазинах?

— Наверное. Клептомания — это болезнь. Про Олю Корбут знаете?

— Она в Штатах лечилась от клептомании. Поймали с куском сыра за 19 долларов.

— Вот она клептоманка, да. Это беда! С ней из гимнасток никто не хотел жить в одном номере. Лазала по тумбочкам. А за рубежом чуть ли не за руки держали, чтоб только не украла что-нибудь. Даже обидное прозвище ей дали.

Малофеев

— До сих пор никто не знает, как за несколько дней до чемпионата мира-1986 сняли главного тренера Малофеева и поставили Лобановского.

— Про эту ситуацию никто не знает. Но я стал случайным свидетелем.

— Время рассказать.

— Только я издалека! Малофеев только-только стал тренером сборной, первая его командировка. Едем вдвоем куда-то за границу. Все оформление, документы на мне. Я худо-бедно с языком, могу изъясниться.

— Очень рискованная ситуация.

— Я это понял уже в дороге. Короче, Эдик срывается. Да как срывается!

— Представляю размах.

— Вот черт его знает — как сейчас все рассказывать? Подробности нехорошие. Я отвечаю за деньги. Малофеев требует — я ему не даю. Уже догадываюсь, чем это закончится. Как эти выезды с тренерами происходили? Прилетаем, размещаемся. Как правило, на следующий день игра. После нее ночуем — и улетаем. А тут главный тренер сборной СССР у меня на руках буквально мертвый. Только слышу: «Дай деньги! Буду гулять!» «Не дам», — отвечаю.

— Для вас все происходящее — неожиданность?

— Полная! Мы раньше не общались!

— Как же полетели обратно?

— С огромным трудом. Малофеев еле двигается, в плохом состоянии.

— Таскать на себе Эдуарда Васильевича не пришлось?

— Практически... Нет. Повезло.

— Он же здоровый как медведь.

— Двигался он кое-как сам. Но состояние, близкое к критическому. Только бурчит: «Я тебя, ***! Ты мне, ***, не помог...» Кое-как долетели до Москвы. В аэропорту встречает Сальков. Наверное, уже представлял, чего ждать.

— Вообще не удивился?

— Абсолютно. Подхватил Малофеева — и увез. Я свои «Жигули» оставлял прямо в аэропорту, отправился домой. Жил я на Калининском.

— Главное, деньги отстояли.

— Деньги я ему не дал, как он ни пыхтел! Еду по Москве, думаю — все, конец мне. Малофеев не простит.

— То, что видели его в таком состоянии?

— Да все сразу не простит. Настолько себя в этом убедил, что стало все равно. Смирился. На следующий день мне звонит Эдик: «Женя, прости, я был не прав». Все!

— Невероятная история.

— После этого сколько с ним ездили — до безобразия не доходило. А ту историю не вспоминали. Вы первый, кому я ее рассказал. Представляете? Ни глоточка! Я пил, он — нет. Малофеев — божий человек. Он действительно верит в то, что говорит! Вот установка на игру. Я сижу со всеми в раздевалке, Малофеев начинает речь. Потом на бумагу переложишь то, что услышал — ну ***** полную порет. А когда сидишь там, в раздевалке, слушаешь — тебя трясет! Ты готов!

— Вот ведь как интересно все устроено.

— Малофеев сам о себе говорил — «я сын дьячка». Вот представьте — мы с ним полмира объездили! Я у Сереги Алейникова допытывался: «Как же так здорово у вас минское «Динамо» играет под эти рассказы?» Алейников усмехнулся: «Я тоже понять не могу. Но начинает рассказывать — нас всех колотит, пробирает...» В Минске был потрясающий футболист — Прокопенко. Помните?

— Еще бы. Белорусский Пеле.

— Он же пил страшно. Мне Алейников рассказывал — его буквально к игре доставляли, приводили в порядок. Отмокал, выходил. Играл как бог. Спрашиваю: «Эдик с вами не поддавал?» — «А как же? Поддавал!» Вот все сложилось — и стали чемпионами. Сколько раз мы потом с Малофеевым ездили за границу — я такого наслушался! Жили обычно при посольстве. Вот полетели, кажется, в Исландию. Выходит во дворик консульства — а там пацаны играют в футбол. Мальчишки лет по семь. Надо было его видеть!

— Кинулся играть с ними?

— Да! Он счастлив, они тоже в восторге — тренер сборной СССР с ними играет! Я обалдел от этой картины. Мальчишки от него оторваться не могут, Эдик — от них. Вот где надо было его использовать — с юношами...

— Пел он вам часто?

— В первый совместный выезд. После этого прекратил. Зато в первую командировку и песни были, и все что угодно...

— Представляю, с каким юмором к нему относились футболисты киевского «Динамо».

— Вот вам еще одна история. 2 мая 1986 года киевское «Динамо» разнесло в финале Кубка кубков мадридский «Атлетико». Знаете, что было дальше?

— Торжества?

— Кому торжества, а кому другое. Самолет посадили в Москве, сборники отправились в Новогорск. Никто их здесь не встречал, кроме меня и водителя автобуса. Самолет с оставшимися футболистами полетел в Киев — а там фестиваль! Праздник, публика ревет!

— Обидно.

— Обиднее было потом. Вечером футболисты сидят в холле, смотрят телевизор. В программе «Время» показывают, как встречали «Динамо» в Киеве. Играют желваками. Вдруг раздается жизнерадостный голос Эдика Малофеева, главного тренера сборной: «Ну, ребята, это не тот уровень... Вот чемпионат мира — да!»

— Боже ж ты мой.

— Глупость ужасная.

— Его, наверное, возненавидели после этих слов.

— У него уже было определенное реноме, конечно. Всю эту беду устроил Спорткомитет. Это же Грамов только возглавил Спорткомитет в 1983 году — сразу выгнал Лобановского из главных тренеров сборной. Еще с формулировкой — «запретить пожизненно тренировать сборные». Вы представляете?! Такому человеку — и «запретить»! Обошлись как с вредителем. В сборную поставили вместо него Эдика Малофеева.

— Сборная ведь не сразу скисла?

— Поначалу-то были отличные игры. Летом 1984 года едем в Англию — и на «Уэмбли» побеждаем 2:0! У меня до сих пор перед глазами — англичане ошибаются в центре поля, Серега Гоцманов убегает и забивает. Роскошный матч...

— Вот мы и дошли до главного. Как снимали Эдуарда Васильевича перед самым чемпионатом мира?

— Никто об этой истории правды пока не написал. А я — живой свидетель, все видел и слышал. Опровергнуть меня могут только два человека.

— Это кто же?

— Блохин и Толя Демьяненко. Я в тот момент понял — судьбы людей висят на ниточке. Одно слово может все изменить! До отъезда в Мексику дня четыре. Кто-то после зарядки и завтрака объявляет: «Ребята, сейчас приезжает руководство». Понятно, давать напутствие, последние указания. Вы в Новогорске бывали?

— Не раз.

— Значит, должны помнить. На базе маленькая лесенка — слева журнальный столик, направо служебное помещение. Одно из этих помещений благодаря Лобановскому было мое. В этой комнатке все архивы, оборудование для монтажа. Еще проекционная система, привезенная в 1982 году Колосковым из Испании. Этажом выше просмотровый зал, видеомагнитофон. Приехал, точно помню, министр спорта Грамов и кто-то из ЦК.

— Вы на собрании были?

— Нет. Только футболисты. Ни доктора, ни массажистов не пустили. Продолжалось с полчаса, я сижу за этим журнальным столиком, газеты листаю. Все заканчивается, Грамов спустился вниз, а человек из ЦК еще наверху, в зале. Как я понимаю, никаких вопросов по снятию главного тренера не было. Вижу — спускаются по лестнице Олег Блохин и Муля...

— Демьяненко.

— Да, Толик. Между собой: «Ну *** ты молчал-то?» — «Ну а ты че молчал?» — «Мэ, мэ...» Неподалеку от меня остановились — и пихают друг другу. Тут один произносит: «Ну пойдем, скажем!» — «А чего? Пошли!» Я сам свидетель, все видел и слышал. Столько читал ерунды про это!

— Так что было дальше? Я весь горю.

— Быстрым шагом Блохин и Демьяненко поднимаются назад. Не знаю, что говорили, но через пять минут снова всех собирают. Шухер приличный!

— И?

— Проходит минут двадцать — руководство уезжает вместе с руководителями сборной. Не помню точно — сутки или двое мы вообще живем без тренеров. За главных массажист и доктор. Тишина, все обескураженные ходят по базе.

Лобановский

— Ну и что было дальше?

— Два дня никого нет. На третий появляется Лобановский, Юрий Морозов, Симонян и Мосягин. Пошло дело.

— Привезли на «Чайке»?

— Не помню. Валерий Васильевич сразу вызывает футболистов, которые у Малофеева не проходили в заявку. Представляете, что это было для Грамова — снова звать Лобановского? Я уверен, Колоскова из дерьма вытащил именно Лобановский. На Вячеславе Ивановиче уже крест поставили.

— То есть?

— В 1986 году ясно было, что чемпионат мира мы завалим. Министр готов был Колоскова снимать. «Зачистили» бы всех — и Лобановского, и Симоняна, и Вячеслава Ивановича. Грамов уже все решил. Лобановского он ненавидел. Но Валерий Васильевич со сборной произвел фурор. Как его убирать?

— Грамов был настолько уверен, что сборная провалится?

— После игры с финнами в Лужниках? Все были уверены. Ну, ладно. Летим в Мексику, заселяемся в этот срачевник...

— Срачевник?

— Гостиницу в Ирапуато, которую выбрал еще Малофеев. Это натуральный срачевник. Кемпинг!

— Да бросьте.

— Я вам покажу фотографии, поразитесь. Причем, в центре города, дышать нечем. Натуральная тюрьма — и под окнами стоянка для автомобилей. Все заасфальтировано, ни клочка травы.

— Да, у Эдуарда Васильевича вкус на яркие места.

— Для автотуриста место, может, еще и ничего. Чтоб переночевать — и ехать дальше. Выйти прогуляться вообще негде. Узенькая тропинка ведет к стадиончику, где тренировались. Ругаться хотелось!

— Почему Малофеев выбрал этот кемпинг? Были же какие-то резоны?

— Это в его духе — «спартанские условия». А я в 1986 году зарекся рассуждать о футболе. Понял, какой я «знаток» на фоне Лобановского. Мне все объяснила игра с венграми. Что такое команда Венгрии в то время?

— Очень серьезно котировалась.

— За пару недель до чемпионата мира я еду в Будапешт снимать их матч с Бразилией. Венгры бразильцев хлопнули на «Непштадионе» 3:1! Причем по делу. Мы этот матч потом пересматривали несколько раз. Это была настолько мощная команда, что многие думали — вот они, будущие чемпионы мира. А на нас кто ставил? Да никто. Приезжаем в Мексику. Дня за два до игры с венграми встречаемся с какой-то слабой командой. Ясно, что Лобановский выставит боевой состав, эти же сыграют и с венграми. Будет отрабатывать идеи.

— И?

— Этот стадиончик закрытый. Никого не пускают. Я, массажисты, врачи, переводчик смотрим во все глаза — какой же будет состав? Увидели — ахнули: «Что он творит?!»

— А что творит?

— Блоху не ставит, Родионова не ставит! Вместо этого выходят Алейников, Паша Яковенко, Беланов, Вася Рац, Ларионов, Яремчук... Мы просто охренели. Поняли — нам *****. Любителям-то забили штук десять — но это же не венгры!

— Да уж.

— Еще история. Расскажу, пока не забыл. Дасаев за день до игры обожрался клубники. Ирапуато вообще клубничная столица Мексики. Ему плохо, пятнами пошел! Все против нас. Ринат лежит, доктор над ним охает... На игру как-то вышел. 6:0! Как тех студентов два дня назад! Простите, мне трудно говорить, слезы душат...

— Понимаю вас.

— Вот тогда я понял, что в футболе ни хера не соображаю. А мне казалось, что столько лет в нем отработал, все знаю! С тех пор слышу футбольные разговоры — не влезаю. Все обалдели от счета, но еще не поняли, что это за сборная СССР такая. Корреспонденты нас не терзали. Добила всех игра с французами.

— Там же ничья?

— Мы этих французов, чемпионов Европы, гоняли — они еле уползли! Просто «раздели» их! После матча корреспонденты осаждают. Переводчик Руперто Сагасти куда-то делся, Лобановский не любитель разговаривать с этой публикой. Корреспонденты кидались на автобус! Потом стали осаждать наш кемпинг. От корреспондентов все шарахаются, их тьма — только я худо-бедно с языком, что-то отвечаю. В какой-то момент понимаю, вся эта пресса даже не знает, что творилось с нашей сборной. Что тренера поменяли. Расспрашивают: «Вы где тренировались? Какое высокогорье? Сколько метров?» Что мне им рассказывать — что Лобановский занимается командой несколько дней?

— Смешно.

— Вот и мне смешно стало. Поговорил с ними, ушел — и вдруг как слезы полились!

— Почему?

— А гордость. Думаю: может, это самые счастливые дни в моей жизни? Сейчас понимаю — так оно и было. Осталось фото: стою я один, а вокруг толпа с микрофонами!

— Зато дальше все сложилось печально.

— Последняя игра в группе — с Канадой. Лобановский выпускает какой-то странный состав. Больше похожий на тот, что играл у Малофеева. Родионов, Блоха, Евтушенко, Чанов, Бубнов... Первый тайм — 0:0. Игра не клеится. Выпускает Беланова — вроде что-то пошло, выигрываем 2:0. Но игра была тяжелейшая! Я на этом матче потерял два килограмма, точно помню. Этот матч у меня остался на диске. Из-за Канады не слишком расстраивались — выиграли и выиграли. Готовимся к Бельгии. Никто не сомневался, что обыграем!

— Последний министр спорта Советского Союза Николай Русак был в том самом автобусе, которым сборная СССР добиралась на матч с Бельгией. Рассказывал мне: долго стояли на каком-то переезде. Лобановский не выдержал: «Разворачиваемся и едем другой дорогой!» А потом сам же и выдавил, еще до матча: «Все, проиграли. Нельзя было возвращаться»...

— Что-то я не помню такую историю. Помню, что трагедия была полная. После матча жили в Мексике еще два дня. Я никуда не выходил. Только перед глазами эти голы бельгийцев, длинный заброс, офсайд, Бесик то ли завалился с офсайдом, то ли нет...

— Вы были сильнее — по ощущениям?

— На голову.

— Нам внушали, что сборную СССР засудили. «Вне игры» было. Что показала ваша запись?

— Ничего четкого. В самом спорном моменте шла наша атака, быстрый заброс от бельгийцев. Мяч летит — и я камерой чуть-чуть не успеваю! Момент потерян. Позиция забивающего бельгийца видна — не виден момент передачи!

— Никто у вас эту запись не просил?

— Вообще никто. Не до нее было, траур. Даже смотреть не стали после. Вообще-то Лобановский, стоило кому-то в раздевалке заговорить про судей, сразу пресекал: «Это не ваше дело!» Он прекрасно понимал, что будут засуживать.

— Доктор Мышалов говорил — Лобановский упал в обморок на его плечо в том матче.

— Вполне может быть... Мне самому было плохо как никогда в жизни. Сумасшедший нервный срыв сразу после матча. Ехать до нашего бунгало было часа полтора. Мне просто ужасно. Да и вообще — как будто похоронный автобус, все в трауре. Это было что-то страшное! Доехали, где-то достал текилу. Ею и отравился.

— Лобановского после этого матча помните?

— Я его больше помню в Италии, в 1990-м. А в Мексике после проигрыша мне в автобус уже помогали сесть. Я совсем больной был. В бунгало жахнул текилы — и все, у меня температура, в лежку...

— На два дня?

— Да. Не вставал. Не ел ничего. Кто-то за мной пришел, когда съезжали. Когда в автобус заводили — шатало. Симонян раздраженно: «Что опаздываешь?!» Я как-то отшутился. Ему кто-то за меня пиханул: «Не видите, что с человеком?»

— С кем сидели в автобусе?

— Всегда с Алейниковым.

— Многие поражались Алейникову. Выдающаяся карьера, чемпионат Европы, два чемпионата мира. При этом энергетики никакой. Спокойный до вялости.

— Не только вы этому поражались!

— Необъяснимая вещь?

— Благодаря Лобану он раскрылся на таком уровне. Валерий Васильевич его разглядел. Да и Беланов без Лобановского никогда не заиграл бы! Вот Паша Яковенко — это талантище, что пробился бы при ком угодно. Знаете, кого мне Алейников напоминал?

— Кого же?

— Витю Папаева. От Вити я просто офигевал! Передачи отдавал такие — мячик шел каким-то обратным винтом. Прямо в ногах у человека вставал. Вот и у Алейникова такое прорезалось.

— Люди, поработавшие с Алейниковым в «Москве», говорили: всегда было ощущение, что он вот-вот заснет.

— Нервы какие-то потрясающие. Я больше такого не встречал. Чемпионат мира, едем на игру. Всех трясет! Смотрю на Алейникова: он головой припал к стеклу и спит. В первый раз я увидел — не поверил. А потом присмотрелся — да у Сережи это постоянная история. Симонян ему пихает, а он спокойняк.

1988-й

— С Лобановским ладили всегда?

— Просто идеальные отношения. Еще Вася Уткин про меня говорил: «Этот будет за Лобана топить!» Валерий Васильевич тоже был технарь! Я рядом с ним постоянно чувствовал, что нужен. Правда, один раз насрал ему будь здоров. Бесков бы меня сожрал после такого.

— Что случилось?

— Я все время лез со своими инициативами... Был воодушевлен! Лобановский сразу же дал мне три помещения в Новогорске. Я создал фонд игр. Меня несло, только твори. В 88-м ночами работал. Днем засну на часок-другой — мне хватало. Потом еще на два часа. Даже на завтрак не ходил. Все для чего?

— Все для чего?

— Чтоб ребята в 11 часов вечера сели и минут пятнадцать смотрели. Но однажды случился конфуз. Телевидение же дает повторы. Думаю — почему бы мне не сделать то же самое? Прямо в перерыве матча, в раздевалке?

— Волшебная идея.

— Говорю: «Валерий Васильевич, а не сделать ли нам такую штуку?» — «Давай!» Когда шла игра в Москве, я мог писать футбол не камерой, а с телевизора. Рядом в Лужниках моя лаборатория. А матч официальный!

— Ну и чем дело закончилось?

— Головка видеомагнитофона так крутится, что вместо повтора захватывает только конец эпизода. Система-то механическая, тащит ленту! Пока снимаешь с паузы, проходит секунд 15-20. Начало момента пропадало, смысл потерян. Вместо эпизода муть. Ставлю в перерыве — нечего смотреть.

— Что Лобановский? Играл желваками?

— Даже слова мне не сказал. Больше с повторами в перерыве не экспериментировали. Но Лобановский всегда интересовался, поддерживал любые эксперименты. Именно с ним я начал монтировать. А когда появился компьютер — я уже мог горы воротить. У меня ж техническое образование, радиоинженер! Как я работал с Лобановским? Беру несколько игр соперника — все просматриваю. Пытаюсь нащупать домашние заготовки.

— Были же команды, у которых все на импровизации. Как Голландия в 1988-м.

— Вы серьезно? Та Голландия полностью просчитывалась!

— Я поражен.

— У голландцев очень многое было построено на домашних заготовках. Все повторялось! Это стандарты на виду, их все видят. Но, кроме этого, у них пятнадцать заготовленных комбинаций. То, что обыграли голландцев в первом матче — во многом моя заслуга. Я ездил на матчи сборной Голландии, матчей шесть смонтировал. С Юрием Морозовым сидели, разбирали каждое движение. Я что-то предлагал. Но в финале случился гол ван Бастена, который не просчитать...

— Да при чем здесь ван Бастен? Финал в чистом виде проиграл ваш любимый Лобановский. Выпадает Кузнецов, центральный защитник. Лобановский думал, кого поставить, — и выбрал самое неочевидное...

— Поставил Алейникова.

— Почему-то решив, что здоровый Балтача не готов, боится. В итоге Алейников наворотил в этом финале.

— После игры-то хорошо говорить. Я знаю, что помощники к Лобановскому лезли с советами. Говорили что-то не то. Но Лобановский сломаться не мог. Это Бесков трясся перед решающими матчами. Помню, на Олимпиаде перед матчем с ГДР как начало его колотить! Ходит зачем-то по ребятам, ведет беседы — и этот мандраж моментально передается.

— Лобановский не трясся?

— Лобан все решил задолго. Он мог проиграть — но решение свое не менял прямо перед матчем. Если только кто-то заболеет. Я присматривался — уже за неделю было ясно, кто у Лобановского в основном составе. В этом его сила. Вы посмотрите, как он разобрал Италию!

— Это феноменально.

— Мало кто помнит — прямо накануне чемпионата Европы мы в Бари играли со сборной Италии. Это было зимой. Счет вам сказать?

— Сделайте одолжение.

— Мы проиграли 0:4! Нас разнесли!

— У них была потрясающая команда.

— Италию невозможно было обыграть. Но мы сделали! Вот что такое групповой отбор, который придумал Лобановский. Я на том чемпионате Европы слушал гимн Советского Союза — плакал! Не мог сдержаться! Редкий случай, чтоб я заплакал.

— Еще когда плакали?

— Из-за Льва Яшина. Мы как два рыбака дружили. Где бы ни увиделись, сразу обнимались. Потом Лев Иванович теряет ногу. Его забыли! Не мы, а Беккенбауэр организовал ему операцию за границей. Потом встречаемся, смотрит грустно: «Такие дела, Жень». Все обиды мне выложил. Я смотрю на Яшина в коляске, не выдержал — заплакал.

— Хоть раз Лобановский вас жестко отчитал?

— Был один случай — по его меркам это было очень жестко. Лобановский негромко произнес: «Женя, желтая карточка».

— За что?

— Не помню. Но сказано было тихо и спокойно. Я ему: «Понимаете...» — «Иди».

— Хоть раз на вас тренер орал?

— Был у Лобановского помощник — Мосягин. Вот с ним у меня были натянутые отношения. Вместе ездили за рубеж, много чего могу сказать. Случались несолидные моменты. В какой-то момент у него стало проскакивать вот это — «подай, принеси». Был сбор то ли в Чокко, то ли в Коверчиано. Только заехали, не успел разложить аппаратуру. Вдруг слышу истошный крик: «Маликов, Маликов!»

— Мосягин?

— Мосягин! Захотелось ему показать, что он тоже тренер. Главное, знаю из-за чего. Меня как-то попрекнул: «Ты к Колоскову ездишь, к этому ездишь...»

— Что это он?

— А я к нему домой как-то не поехал, отказался. Надо было телевизор наладить, а устал страшно. Вскоре случилось вот это в Чокко.

— Вот орет он — и что?

— Честно скажу — я слышал. Даже знаю, для чего звал. За границу наши люди прилетают — что нужно первым делом?

— Я теряюсь. Что?

— Настроить телевизор. Вот я обычно бегал по номерам, настраивал. Мосягин проорался, затих. Вдруг кто-то приходит: «Тебя Лобановский зовет».

— Наябедничал?

— Разумеется. Прихожу — там уже Мосягин: «Или он, или я! Слышал, что я зову, и не явился...» Лобановский ко мне, спокойным голосом: «Женя, ты что не пришел?» — «Я был у такого-то. Думал — доделаю и приду». Лобановский так же спокойно: «Хорошо, иди». Сам остался с Мосягиным.

— Ну и как общались дальше?

— Я поразился — Мосягин после этого со мной как с лучшим другом! Ни одной претензии!

— В людях Лобановский разбирался?

— Изумительно. Сразу отцепил от сборной такого Марка Годика. Хоть тот доктор наук. Быстро разобрался, что это за человек. Не любил его, чувствовал — прожектёр!

— Такая характеристика требует иллюстрации.

— Годик все с портфелем ходил, как Чубайс. Говорили, что он Колоскову диссертацию написал. Такой деловой, но все по верхам. В футбол никогда не играл. В портфеле держал портативный компьютер. А пользоваться не умел — сразу ко мне бежал! Вот сидим в федерации, что-то ему рассказываю, показываю на экране. Тут входит Колосков. Видели б вы!

— Что случилось?

— Годик вскочил — и начинается представление. Будто бы мне указывает: «Здесь надо вот так, а здесь — вот...» Уже не я ему объясняю, как надо, а он мне. Такая натура.

— После чемпионата мира-1990 было большое собрание в федерации футбола. Лобановский отчитывался. Время от времени из последнего ряда вскакивал Эдуард Малофеев, выкрикивал: «Пусть он покается!» Лобановский раз пропустил мимо ушей, другой. Потом не выдержал: «Каются, Эдуард Васильевич, в церкви. А здесь отчитываются о проделанной работе».

— Малофеев искренне верил в то, что говорит! Причем всегда! А то, что призывал к покаянию — это тоже его фишка. Не просто так говорил: «Я — сын дьячка». Вот мы сейчас с вами общаемся, верно?

— Это уж как пить дать.

— А вы представьте, со сколькими тренерами я вот так сидел по два-три дня. Практически всегда пили. За редким исключением.

— Это и есть счастье.

— Вы полагаете?

— Только возникает вопрос — как у вас печень не отвалилась к 70 годам?

— Это отдельная история. Вот в Киеве говорили — Лобановский пил каждый день.

— Верите?

— Не верю, а знаю: так и было. Я вам скажу, он и на сборе каждый день пил! Это правда! Но как это выглядело? День заканчивается — все тренеры собираются, я тоже присутствую. Обсуждаем планы на завтра. Тут же стоит «Хеннесси». Все очень культурно. Это рабочее состояние.

— К вам в ту лужниковскую комнатушку Валерий Васильевич заглядывал?

— Лобановский-то? Ох! Постоянно. У меня же там стояла просмотровая система. Ставлю им с Базилевичем матч — и они квасить начинают. Сам с ними не сидел, но видел — Базилевич довольно быстро ломался.

— С его-то скудной комплекцией трудно было соответствовать Валерию Васильевичу.

— Так Лобановский тоже был худой!

— Говорили, Лобановский после Чернобыля принялся лечиться красным вином. Кто-то его надоумил.

— Выдерживал Валерий Васильевич очень серьезные дозы — и ни в одном глазу. За всю жизнь я видел его не в порядке лишь раз. Это было в Италии. Вот там его выводили. Команда была в автобусе. Может, просто нехорошо стало, не знаю.

— Мужик здоровый, что и говорить.

— Обычно каждое утро — а могли и вечером — рубились в теннисбол. Представляете, что это?

— Мячом через сетку?

— Да. Я был, Чубик, Симонян и Лобановский. Как-то у сборной самолет в семь утра. Шереметьево рядом. В четыре утра меня Чубаров трясет за плечо: «Вставай, вставай!» — «Что случилось?» — «Васильич сказал — теннисбол пропускать нельзя...» Вот что такое Лобановский.

— Дисциплина.

— Я вам расскажу, что за дисциплина была у Лобановского. В корпусе мертвый час, а мне срочно надо в Москву. Зову массажиста — и мои «Жигули» на нейтралке руками откатываем к гаражу. Только там завожу и уезжаю!

— Вот это я понимаю.

— За границу приезжаешь — к морю только тайком сбегаешь. Потому что ребята могут увидеть, а они работают, им отвлекаться нельзя. Мы позволяли себе, но озирались.

1990-й

— 1990 год для меня до сих пор необъясним.

— После вылета с чемпионата мира Лобановский был трупом. Он ехал в Италию, думая о том, как стать чемпионом мира! Команда была готова здорово. Там же еще случились всякие денежные передряги, левые дела, чего прежде быть не могло. Но сломало его другое!

— Что? Я 35 лет гадаю.

— Он Румынию в голове уже обыграл. Думал об Аргентине. Те здорово играли — но и мы тоже. Ни в чем не уступили. До сих пор картина перед глазами, как Марадона выбивает мяч рукой из ворот! Я с трибуны гляжу: вроде рука была! Или нет? Я оттуда разглядел — а судья рядом стоял. «Не увидел».

— После чемпионата мира наша сборная отказывалась уезжать из Чокко, бастовала. Что-то не выплатили.

— Это темная и грязная история. Вообще-то Лобановский — человек совершенно не про деньги! Но хорошо платить стали только при нем. Благодаря его прямому контакту с Егором Лигачевым. Я получал половину от ребят. Им 600 долларов, мне — 300. Ординарец Лигачева с Лобановским постоянно был на связи. Этот помощник к нам на базу приезжал, расспрашивал — что еще надо?

— Это великое дело.

— При мне кто-то из начальников завел с Лобановским разговор про премиальные — Валерий Васильевич отрезал: «Ваше какое дело? Обещали — заплатите! Может, футболисты туалет хотят обклеить деньгами...» Знаете его прозвище у ребят?

— Знаю прозвище Бескова — Барин.

— Совершенно верно! А Лобановского звали Папа. А почему? Потому что к каждому своему футболисту Валерий Васильевич приезжал в больницу. А для Бескова многие становились «отработанным материалом»...

— Вы же были тогда в Чокко?

— Разумеется. Если коротко — ребятам недоплатили. Собрание было без меня, на котором команда наехала на начальство. Ситуация горячая! Какая-то левая схема с закупкой компьютеров. Многие футболисты из той сборной до сих пор не в курсе, что же это было.

— Эти компьютеры закупили — и привезли в Москву?

— Разумеется. А куда же?

— Как вы все узнали?

— У меня был достаточно высокий уровень общения. Например, гэбэшник, который одновременно вел футбол и церковь. Отличный мужик, на дачу к себе приглашал. Сколько мы сидели трепались! Как-то двойной диск мне подарил. Где-то до сих пор лежит.

— Сводный хор НКВД?

— Хор Сретенского монастыря. Но не в этом дело. После собрания футболисты явились ко мне. Задают вопросы: «Что за история с компьютерами?» Я ответил: «Пусть начальство меня вызывает. Сядет напротив. Я расскажу». Все готов был выложить! Мне уже по хрену было. Если б эту историю начали раскручивать, караул, что случилось бы. Чья подпись стояла под документами, говорить не стану. Многие удивились бы, узнав фамилию.

— Кто особенно возмущался?

— Муля, капитан сборной и киевского «Динамо», очень горячился. Я только узнал про эту историю, подумал: неужели и Лобан в этом замешан?! Я его так уважал! Для меня это стало бы ударом. Оказалось, нет, Лобановский ни при чем.

— Когда видели Лобановского в последний раз?

— Тогда и видел. В 1990-м.

КГБ

— Вы так интересно рассказываете про человека из КГБ. Это тема захватывающая.

— Не то слово. Меня вербовали, но я не подписался. С Сашкой Чивадзе в 1980 году встретились — меня страшно боялся!

— Почему, Евгений Степанович?

— Думал, что я из «конторы». Сидели за одним столом, Чивадзе начинает говорить — и осекается. Потом, когда подружились, сказал: «Я был уверен, ты из КГБ...» Но ребята сразу узнавали, кто стучит. А ко мне относились хорошо. Я никогда не работал на «контору», никого не продал!

— Трудно было устоять?

— Как вам сказать... Непросто. Уговаривал меня человек, который работал в сборной у Бескова. Он на всех снимках присутствует. Да и за рубежом меня дважды уговаривали остаться — в 1988 и 1992 годах! Сейчас меня опять понесет, ё...

— Ох, господи.

— Но правильно сделал, что отказался. Ребята это знали — и меня уважали. Лобановский сто процентов был в курсе, что я отказал. Обычно все в команде догадываются, кто «стучит».

— Как в то время вербовали?

— Человек от КГБ открыто был закреплен при сборной СССР. На всех общих фото стоял среди футболистов. Сидел на скамейке сборной во время матчей.

— Когда камера наезжала, лицо не прикрывал?

— Да наоборот! Играем в Бразилии, когда выиграли на Копакабане 2:1...

— На «Маракане».

— Да, на «Маракане»! Камера наезжает на нашу скамейку — и почему-то задерживается на этом кагэбэшнике снова и снова. Мы потом всей командой пересматривали запись, там еще и подпись — «тренер сборной СССР». Ребята от хохота полегли.

— Зачем вы ему?

— Для того времени я был специалистом высшего уровня. Кто, кроме меня, мог отремонтировать видеомагнитофон? А у каждого футболиста он дома стоял!

— В каком году был разговор?

— В 1980-м. Еще почему он ко мне явился — я был идейный! Меня еще в техникуме взяли в комитет комсомола. Люди из КГБ это замечали, их профессия. Например, сидим мы в Италии на сборах, включаем телевизор.

— А там порнография?

— Порнография вечерами. А с утра показывают ввод советских войск в Афганистан. Мы-то ничего не знали! Идут кадры — и все советские солдаты с узкими глазами. Я смеюсь: «Что за вранье? Постановка! Каких-то корейцев показывают, не надо верить...» А потом узнаю, что первыми в Афганистан действительно погнали узбеков.

— Стало быть, годитесь в органы.

— Заходит этот парень из КГБ ко мне в номер. Мы прежде нормально общались, тоже заглядывал. О том поговорим, об этом. Ничего настораживающего. А тут вдруг садится напротив, вкрадчиво: «Женя, а ты не хотел бы подзаработать? Почаще ездить?» Я молчу. Продолжает: «Будешь о ребятах сообщать. Что к чему...»

— А вы?

— Я отвечаю: «Если что-то не то услышу — я этому человеку сам скажу!» Я не валял дурака, искренне говорил. Ну как можно кого-то закладывать? Я же воспитан улицей!

— Какой вы молодец, Евгений Степанович.

— Сделал вид, что не так понял: «Отлично, подпиши бумагу». «Зачем, — отвечаю, — буду подписывать? Нет уж!» Он сразу поскучнел: «Неужели не понимаешь, что подпишешь — и сразу станешь больше ездить?» Я отказываюсь. Начал меня «душить»: «Да ты что? Мы тебя!.. Ездить не будешь вообще!» Неприятно было. Но стою на своем — «нет».

— Я слышал, при сборной от КГБ работал Балясников, бывший вратарь «Динамо».

— Совершенно верно. Я Валеру хорошо знал. Баляс мне рассказывал, как машину из-за границы привезти, как правильно оформить. Вплоть до такого! Балясников у Лобановского был как член команды. Порядочный человек. Но вербовал не он. А с тем, который одолевал, мы сдружились на теме рыбалки. На дачу к нему в Боровск ездил!

— Когда закончилась советская власть — и комитетчиков при сборной не стало?

— Даже в сборной у Романцева был человек от «конторы».

— Как за границей вас уговаривали остаться?

— В 1988-м немцы на чемпионате Европы меня убеждали остаться, история повторилась в Швеции через четыре года. Но, видимо, не сильно я им был нужен. Уговаривали вяло.

— Как случилось в Германии?

— В Москве был у меня знакомый литовец, сотрудник ГБ. Как я потом понял — двойной агент. По Москве гонял на «Ситроене», это было что-то. Сошлись на видеомагнитофонах, попал к нему домой. Потом уезжает жить в Германию. Через два года чемпионат Европы, я появляюсь с командой Лобановского. Он явился к нам на базу с каким-то мужиком, меня вызвали. Прошлись вместе по магазинам, помогли мне. Выбирал из двух платьев для дочки, остановился на одном. Этот мужик потом вдруг достает второе: «Презент!» Еще что-то рыбацкое. Все очень легко, вежливо, аккуратно: «Если хочешь — можем помочь остаться...»

— Аккуратность — прекрасная черта.

— Да, ничего назойливого. В 1992-м все повторилось. У меня на память от Швеции остался чехол от рыболовной катушки. Ловили меня на тему рыбалки. Показывают катушку для спиннинга. Я изумился: «О, какая хорошая...» — «Твоя!»

— Там кто?

— К каждой команде был прикреплен сотрудник шведских спецслужб. Вот он. Я с этой катушкой потом всю Карелию объездил. Два фильма снял об этих путешествиях.

«Доктор, дай взаймы!»

— Вы «стучать» отказались. Но предать, заложить в то время мог любой?

— Вот вам история. У Бескова в сборной был доктор Бондарук. Мы в Швеции. Отправляемся в магазин, где техника. Все получили премиальные. Бескову на что-то не хватило — окликает Бондарука: «Доктор, дай взаймы!» Нужно-то было несколько крон. Бондарук разводит руками: «Константин Иванович, у меня нет, все потратил». Ну, ладно. Проходим уже в Москве таможню — и Бондарука вдруг начинают трясти: «Валюта есть?» Мы с Бесковым неподалеку, наблюдаем.

— Ну и?

— Тот выкладывает. Все у него было, оказывается. Бесков подбородком на него указывает: «Видишь, Женя, с какими людьми работаем?» Мне показалось — не особенно удивился.

— Выгнал такого доктора?

— Кажется, больше не работал...

— Выездами все дорожили?

— А то! Первый мой большой выезд — с олимпийской сборной в Италию. 1980 год. Может, поэтому так и запомнился.

— Лучшие поездки в то время?

— У волейболистов.

— Понимаю, о чем вы.

— Они не получали столько, сколько футболисты. Зато в год — два-три выезда в Японию. Представляете, как там отоваривались?

— Очень хорошо представляю.

— Ко мне подходил Пашка Селиванов — что купить? Какую технику? Я им разблюдовочку давал. У меня каталоги были.

— А в московской «Березке» аппаратура была стоящая?

— Самая лучшая и современная. Я все свое покупал в «Березе». До сих пор жалею, что скинул ламповый Sony, на электротранзисторах. Даже не особо заработал на нем.

— Музыку вам из-за границы везли?

— Сам вез, футболисты мне везли. До сих пор пластинок целый подвал. Сегодня слушал Грига, вчера — старый джаз. Я был хай-файщиком!

— Это что такое?

— Hi-Fi — высококачественный звук. У хай-файщика всегда были деньги на оборудование. Я мог дать консультацию. Занимался ремонтом. В 1980 году взял «Жигули» за 9 тысяч. Для этого продал звуковую аппаратуру на 4 тысячи. 2 тысячи занял у Сашки Маховикова, еще 2 — у Сереги Шавло. Тысяча у меня была. Маховикову долг вернул месяца через четыре, а Шавло что-то долго не мог отдать. Года два держал.

— Но отдали?

— Разумеется! Мне ж надо было заработать такие деньги. Как-то привожу на продажу дубленку из кусочков. Вообще-то говно говном. В сборной у Бескова был массажист Валерка Аленкин, привез такую же — толкнул в Москве за 3 тысячи. Сразу взял в Крылатском кооперативную «однушку». Он мне эту дубленку и посоветовал. Я свою тоже хотел продать — а жена вцепилась в нее: «Дай, дай...»

— Суточные были копеечные?

— Ерунда. Двое суток — 30 долларов. Сашка Минаев, мой приятель, как отправляется за границу со сборной — мне что-то везет. Не чтоб навариться, а по дружбе. Помню, доставил мне диск Captain Fantastic Элтона Джона. Открываю — а там еще бумажный вкладыш, апокалиптическая картинка. Сам Элтон посередине. Это была великая ценность по тем временам. Я вкладыш сразу в пластик закатал. Как-то даже Сашка Бубнов мне диск привез!

— Тоже что-то апокалиптическое?

— Попросил его привезти пластинку Рика Уэйкмана. Это британский органист. Сложноватая музыка. Я изучал польский журнал, где чарты печатались. Какие диски вышли, какое место заняли. Но я на этом горел.

— Это как понимать?

— Заказывал двойной диск. Мне привозят. Обходится в 70-80 рублей. Продаю потом за 50. Еле-еле. Оказывается что-то вроде нашего народника. Что-то типа Боба Дилана. Бубнов привез вот этого Рика Уэйкмана — на нем я потерял. Кому он нужен в Москве? На двойном Pink Floyd тоже попал. Как-то купил «Иисус Христос суперзвезда». Дешево, рублей за 70. У меня этот диск лежал-лежал...

— Думали, с руками оторвут?

— Еще бы — в мире первые места занимал! Два месяца не мог продать. Скинул за 60 рублей. А через месяц за него 200 давали.

Бубнов

— Александр Викторович выпустил книжку, в которой задел всех. Даже Федю Черенкова, божьего человека.

— Я не могу его осуждать. Слишком хорошо его знаю. Много раз бывал у него дома.

— Почему так к вам тянулся?

— А я типа «интеллигенция», с дисками. Вроде как высшее сословие. Он же тоже себя к интеллигенции причислял. О живописи рассуждал, о пластинках.

— Хоть один друг у него был?

— По большому счету... Вот я его друг был. Постоянно звал к себе. Между прочим, на моих глазах Николай Петрович Старостин чуть не погиб. Спас Сашка Бубнов!

— Вот как? Теперь я смотрю на Александра Викторовича с еще большей теплотой.

— Мы были на сборах, Старостин — начальник команды. Выходит из бани — а за ним Бубнов. Вдруг Старостин скользнул на кафеле, взмахнул руками, падает... Как-то Бубнов изловчился — его поймал! Если б не среагировал — Дед точно убился бы. Больше Старостин на моей памяти в баню не ходил.

— Говорили, у Бубнова с психикой что-то.

— Мне многое стало понятно, когда он играл в «Ред Стар». Что-то не то с человеком. Я приехал во Францию, созвонились. Бубнов ко мне приходит. Он же там один, никому не нужен. У меня работа, что-то надо подготовить. А Бубнов сидит и сидит! Я не выдержал, сломался. Уже засыпаю — а он все не уходит. Просто невозможно!

— Выгнали его?

— Выгнал. Хотя это было непросто. «Саш ты прости, у меня дела...» Ребята его «Пегвый» звали.

Блесны по 3 доллара

— Бог с ним. Что возили кроме пластинок?

— Сашка Минаев — золотой человек. Как-то привез мне брюки из кожзаменителя.

— Фу, какая гадость.

— Это сейчас мы понимаем — а тогда дух перехватывало от восторга. Еще из квадратиков таких. Отдал мне очень недорого. Но долго я их не проносил.

— Что случилось?

— Любимая девочка с меня, сука, сняла. Вы посмотрите на фотографиях — я то в шубе, то в кожаных брюках. Однажды купил красные дутые сапоги. А в Москве зима крутая — и на первом же морозе они у меня: пр-р-р... Разъехались!

— Вот несчастье.

— Я смуглый, в кожаных брюках. Еще в красных сапогах. Представляете? Меня в сборной звали «хиппи». Еще, помню, Витя Папаев мне говорил: «Женя, хочешь, резиночку тебе привезу?» Резиночка шла один к десяти.

— Это презервативы?

— Жвачка. Возили блоками.

— Вы были обеспеченным человеком?

— У меня уже в 1982 году был свой видеомагнитофон GVC. Сумасшедшая машина! А за два года до этого покупаю «шестерку». Некоторые футболисты себе такого позволить не могли, доктор сборной Мышалов на «копейке» ездил! У массажиста Олега Соколова — тринадцатая модель. А я без году неделя в сборной, а на «шестерке». Все думали — как? Что же он покупает за границей, что выходит такой навар? Хватило на автомобиль?

— Ну и к каким выводам пришли?

— Едем в Италию — они за мной по пятам. Спрашивают: «Что возишь?» — «Да ничего!» Знали, что пластинками занимаюсь, но на пластинках много не наваришь. Наверное, прячусь, обманываю их. Как-то увидели, что покупаю рыболовные блесны по три доллара. Решили — все ясно.

— За границу мотались постоянно?

— Вы не представляете. Один-два раза в месяц я за границей, при советской власти! Загранпаспорта менял один за другим. В какой-то момент у меня их было два — один дипломатический, синий.

— Проблемы на таможне случались?

— У меня нет. Хотя случаев было много. В 1980-е хоккеистов взяли, те тащили баулы с мохером. С Толей Коршуновыми в «Спартаке» вышла история. Команда на таможне, всех чистят. У одного что-то нашли. Всех спортсменов выворачивают наизнанку. Коршунов, один из тренеров, стоит в плаще. Ему: «Так! Вы тоже спартаковец?» Коршунов отстранился: «Нет-нет, я не с ними...» Кстати, спартачи это дело запомнили.

— Столько летать — это большое испытание. Уже и не рад будешь загранице.

— Вот это вы в точку! Я уже счет поездкам потерял, мутило от самолетов. Два раза в месяц обязательно куда-то летишь. Только в Исландии был семь раз. В какой-то момент чувствую — ломаюсь физически. Ну тяжело!

— Никакой Мюнхен уже не радует?

— Мюнхен — это особая история. Мой первый выезд в капстрану, 1978 год. Нашел на олимпийском стадионе отличную точку, чтоб снимать. Стою, расслабился. Вокруг корреспонденты. Какой-то подходит, слово за слово. Сначала на английском, говорю — я русский. Он обрадовался! «Вы откуда?» — «Я из Москвы. А вы?» — «Из Израиля...» Ох, ё! Я перепугался, сразу замкнуло. Просто обосрался. Думаю — вот и конец. Меня вычислили, сейчас куда-то потащат... Мужик один вопрос задал, второй — я молчу, оцепеневший. Пожал плечами, отошел.

— В поездках многое зависит от попутчика. С кем было в кайф?

— Симонян принял сборную, кажется, в 1977-м. С ним ездили. Сколько баек! Вот летим домой из ФРГ. Никита Павлович сразу к игральному автомату. А у меня денег особо нет, чтоб еще проигрывать. Но увязался за ним. Хоть поглазею.

— Он играет, вы рядом стоите?

— Да. Вдруг Никита сжалился — дал мне две монеты по две марки: «На, поиграй!» Сую первую — ничего. Вторую... Как посыпалось!

— Никита Павлович оторопел?

— Все вокруг замерли. Хорошую пригоршню навалило. Четыре марки сразу отдаю Никите. Но все спустил быстро. В аэропорту в туалет охота, а он платный. Денег нет. Симонян меня вперед пропускает, рассчитывается — и говорит: «Я ей вместо марки дал две. Можешь не только по-маленькому сходить...»

— Какой яркий юмор.

— Симонян с Исаевым работали в «Спартаке». Два друга. Едут за рубеж, Исаев шагает через звонилку в аэропорту. Дребезжит! Возвращается, выворачивает карманы — снова. Таможенники заворачивают. Никита Павлович посмотрел как-то искоса: «Я понял, в чем дело!» Все замерли — и таможенники, и Исаев. Симонян с торжеством: «Ты, Толя, мудозвон...»

— Эх, какие люди были. Симонян, Исаев, Старостин.

— Вот, Старостин! Сразу историю вспоминаю. Выезжает сборная за рубеж. Бесков — главный тренер, Николай Петрович — начальник команды. В аэропорту собирает паспорта: «Все сдали?» Пересчитывает — одного не хватает. Снова: «Все сдали?» Молчание. Старостин закипает: «Спрашиваю — какой ****** не сдал паспорт?!» Все молчат. Вдруг схватился за карман, опомнился: «Это ж я...»

Пражская батарея, мексиканские воры

— Самые адские условия, в которых снимали?

— Это у меня память на всю жизнь! Обычно отправлялся смотреть соперника вместе с тренером. Вот приезжаем в Чехословакию. Мороз — минус семь. А снимать надо, никуда не денешься! Точка для съемки классная, но это не радует. Минуте к пятнадцатой понимаю: я все, в ауте. Хоть и стою в зимних сапогах. Что-то на автомате делаю. Снял, кстати, неплохо...

— Продрогли?

— К концу матча не соображал вообще. Захожу в зал, где народ гуляет, фуршет, все что-то обсуждают. Иду сквозь толпу — и вижу батарею!

— Так рассказываете, что и мне захотелось к батарее.

— Все косятся — но мне наплевать. Сажусь возле нее, стягиваю сапоги. Ставлю ноги на батарею — и отмерзаю, отмерзаю... Потом прямо в носках шлепаю к какому-то столику — мне подносят грог. Вот это было блаженство.

— Знакомый оператор рассказывал, как лез к часам внутри Спасской башни Кремля, бился головой о какие-то штыри по пути. Самое необычное место, где вы снимали?

— Кроме того случая с морозом в Праге? По молодости карабкался на какие-то фонари, осветительные башни. А в Новогорске откуда можно хорошо снять?

— Кстати — откуда?

— С крыши заднего здания! Как-то снимал игру юношей «Спартака». Турнир был то ли в Тольятти, то ли в каком-то соседнем городе. Залез на вышку — и после слег. Скрутило так, что три дня не мог подняться.

— Продуло?

— Проблемы когда-то начались еще в сборной. Я терпел! Думал, радикулит. Орджоникидзе мне укол засандалил — и говорит: «Знаешь, сколько ампула стоит? 50 долларов!» Но время от времени схватывало. Однажды Соколов меня массировал на столе у Колоскова, чтоб привести в чувство.

— Ох. А ведь могло и за границей прихватить.

— Был такой случай!

— Где?

— Первый раз поехали с Садыриным в Исландию. Он только принял сборную. Скрутило меня! Думаю: вот сейчас Паша посмотрит, скажет — на фиг он мне, калека? Я двинуться не могу. А еще в этой Исландии горячей воды нет.

— Что за безобразие?

— Идет вулканическая — то холодная, то горячая. Я под этот душ кое-как залез... А мне игру снимать! Как?!

— Как?

— Не представляю, как справился. Но я уверен был, что это радикулит. Оказалось — ничего подобного. Камни в почках! А я терпел. Могло плохо закончиться. Но у меня по молодости была теория — бегай, качайся, прыгай, и никакая зараза тебя не коснется. Дотерпелся до того, что убил почку. Сейчас с одной.

— Многие фотографы прошли через беду — воровали оборудование. С вами случалось?

— О! Это сюжет! Все случилось в Мексике. Живем в шикарном небоскребе, бассейн внизу, выход к океану... Но океан такой теплый, что купаться невозможно. Все около бассейна сидят. Он отгорожен от остального мира, кругом заросли.

— Напряжение растет, беспокойство множится.

— Моя камера состыкована с магнитофоном Panasonic. Такой рабочий комплект. Камера обычно в руках, через плечо магнитофон. Наши ребята сидят возле бассейна, кто-то купается. Шезлонги стоят. Я парней поснимал. У меня еще фотоаппарат. Думаю, пойду, сделаю несколько снимков. Видеокомплект оставил возле наших футболистов. Все вокруг закрыто!

— Ушли надолго?

— Минут пять меня не было. Возвращаюсь — нет ни ребят, ни камеры. У меня даже мысли не закралось дурной! Ясно же — ушли и взяли с собой. Иду в гостиницу — Андрюхе, массажисту: «Где мое хозяйство?» — «Понятия не имею». — «Да заканчивай шутить...» — «Женя, клянусь тебе! Мы ушли — все это осталось...» Скорее спускаюсь обратно к бассейну, начинаю искать. Вот моя кушетка, вот бетонная раздевалка с душем. Тут замечаю — в заросли ведет тоненькая тропиночка. Я по ней. В стене проем!

— Ну и ну!

— Ясно, сделано специально, чтоб красть. Специальная точка — обувать таких, как я. Наверняка руководство отеля в курсе. Вызвали полицию, написали заявление. В отеле только посмеиваются. Вот так ушла камера.

Барин и «Зефира»

— Судя по тому, что Бесков подарил вам свою олимпийскую медаль — отношения были теплые?

— Это с одной стороны. Помню, как это было — привезли в команду 30 коробочек. Точная копия олимпийской медали. Все расхватали, а я не сразу в раздевалку возвращался. Мне не хватило. Бесков это видит. Берет свою коробочку, открывает. У кого-то просит ручку — размашисто расписывается и отдает мне. Я был изумлен!

— Вот как я сейчас. Не подозревал, что Бесков — настолько широкий человек.

— Ребята правильную клику ему дали — Барин. Вот этот поступок очень характерный для барской натуры. Константин Иванович был своеобразный. Вот на Олимпиаде-80 он такой — а вскоре убирает меня из команды!

— Как это?

— Перед чемпионатом мира 1982 года Гешка Логофет говорит: «Жень, тебя Бесков убрать хочет. На чемпионат берет Святкина». Я не поверил! Как это?! Разве можно меня сравнивать со Святкиным? Я профессионал!

— Выше Святкина на голову?

— Несравнимые величины. Он ручки держит у камеры — а я профессиональный радиоинженер, который разберется в чем угодно.

— Оказалось — правда, не берет вас Бесков на чемпионат мира?

— Отцепил. Но у него самого положение было аховое, навязали еще двух тренеров. У меня обид на Бескова не осталось.

— Потом ладили?

— Никаких проблем ни с ним, ни с Лерой. Я был вхож в семью. Бесков принял «Спартак» в первой лиге — и меня туда приглашал.

— Сами футболисты Бескова не очень любили?

— Я вам скажу, за что. Он регулярно говорил: «Я был таким игроком!» Ребятам это очень не нравилось. Вот эти заходы «я был великим футболистом, а стал великим тренером» вызывали отторжение. Я это впервые понял году в 1972-м.

— Вы Логофета вспомнили. Человек выдающихся волевых качеств. Сам говорил: «Я, может, не больше всех умел. Но больше всех хотел».

— Милейший, обаятельный! Мог на «Запорожце» приехать. А мог на «Зефире». Иномарок особо не было, его обступают: «Это что за машина?» Гешка горделиво: «Зефира»...

— Что за «Зефира»?

— Opel Zafira. Мне Логофет рассказывал, как группа наших тренеров поехала стажироваться в Италию. Их там встретили словами: «Зачем вы приехали? Мы-то изучаем все по учебнику вашего Товаровского». Показывают книжку 1956 года — «Наглядное учебное пособие по технике игры». Сколько мы ходили по приемам в посольствах... Его на Донском хоронили. Народу было море. Не протолкнешься.

— Не будем о грустном. Почему не пошли в «Спартак» к Бескову?

— Потому что знал, насколько это тяжелый человек. С ним невозможно — но он сам этого не понимал! Его позиция — «Вперед, а там...» Но все равно «Спартаку» я помогал как мог.

— Еще в первой лиге?

— Да. Во всем футболе хорошая аппаратура была у меня одного. Ему что-то надо по этой части — сам мне звонит, просит помочь «Спартаку». Отвечаю: «Нет вопросов!»

— Что надо было сделать?

— Снимаю их игру, потом приезжаю на разбор. Я жил тогда на Калининском. Бесков за мной отправлял либо «Волгу» Старостина, либо спартаковский автобус.

— Ого!

— За мной, мальчишкой! Особенно мне нравилось, когда автобус приезжал. Иду медленно, чтоб половина подъезда видела — это за мной! Люди смотрят — и такая гордость! Если «Волга» приходила — страшно переживал.

— В технике Бесков что-то понимал?

— Вообще ничего. Я потом понял, почему Лобановский ко мне относился с такой теплотой — он же технарь по образованию! С Бесковым — все иначе. Не мог понять, что в каждой стране свой стандарт. В Швеции один, в Америке — другой. Я брал справочники, читал, где какой. Сам блоки мастерил. У меня были фирменные транзисторы. Как-то Колосков привез каталог транзисторов — уже знал, какие закупать. Однажды в самолете Бескову приспичило смотреть запись матча. Я смог, к чему-то подключился. Требовал гонять эпизод туда-назад, это тончайшая работа с пленкой. А он: «Останови! Ускорь!» Видеоголовка погнется — и все, конец ей.

— С оператором Святкиным вы не ладили, как я понимаю?

— Один раз он меня здорово подставил у Бескова. В магнитофоне есть режим ожидания. Кнопочку нажимаешь — и входит в режим записи. Пользуешься им крайне редко. Все случилось в Тарасовке. Стоит хороший кассетный магнитофон. Включаю рабочую кассету, которую надо просматривать — он херак, начинает крутить! Я тут же понимаю, что вошел в этот режим и кнопки жать бесполезно. Вырываю шнур из розетки. Потер секунд тридцать. Никто в команде даже не понял. Главное, знаю — я никогда в этом режиме магнитофон не оставляю!

— Начальству доложили?

— Нет, не стал.

— Святкин это сделал специально?

— Я профессионал. Поэтому понимаю — да, специально. Случайно в этот режим не попадешь, на нем не оставишь. Слишком специфическая штука.

— После этого были готовы ко всему?

— Я после этого стал на всех своих кассетах выламывать одну пластмасску. Все, без нее уже на запись не поставишь. Если мне надо что-то записать, придумал выход — вставляю кусочек ластика. Урок на всю жизнь!

Мурзик

— Лучшие ваши друзья в сборной СССР?

— С Мурзиком Хурцилавой мы корешили. Вот вам история. В 1972 году я привез первый видеомагнитофон. Пленку было вообще не достать. Выдавали три кассеты. Это было страшно дорого. Но я все равно записал мультфильмы «Ну, погоди!» на 20-минутную кассету. Вот представьте картину. Новогорск, на втором этаже прямо в холле стоит телевизор «Рубин». Рядом мой магнитофончик — и с утра до вечера крутится эта кассета.

— Народ сидит и смотрит?

— Кто сидит — а кто стоит! Вся сборная СССР!

— Ну дела!

— А два главных зрителя — Мурзик Хурцилава и Лева Иштоян. Они в первом ряду с открытым ртом. Другие отходят, подходят — а эти двое сидят, смотрят не отрываясь. Вполголоса друг друга подначивают. Сталин грузин или армянин? С кем спала Софи Лорен — с грузином или армянином?

— Забавно.

— Потом продолжение было у Саши Чивадзе и Хорика Оганесяна. Тоже мультфильмы смотрели. Однажды с Хурцилавой такая история вышла! Вам интересно? Не засыпаете?

— Да вы что?!

— Новогорск. Кажется, 1972 год. Базу для сборной построили, но не до конца. А, точно! Живем мы уже на ней, но в столовую ходим на базу «Динамо». Дорожка протоптана. После ужина возвращаемся, у меня вьетнамские тапочки. Наступаю на битую бутылку, это стекло мне в ногу, сразу кровища...

— Ох, боже!

— Мурзик шел рядом. Видит это, бледнеет. Он здоровенный — подхватывает меня на руки. Метров сто бежит со мной в медицинский кабинет. Еще в коридоре начинает кричать: «Женя, Женя!» Кто-то высунулся: «Какой Женя?» — «Ну, Женя, «Ну, погоди!»...» Как отец родной, представляете?

— Говорите, великий Чивадзе тоже мультфильмы смотрел?

— Еще как смотрел. Кто-то по-русски не очень, как Резо Дзодзуашвили. А кто-то блестяще говорил — как Чивадзе. Кличку его знаете?

— Что-то подзабылось.

— Князь! Он действительно князь, интеллигент. Мы подружились, по музыке общались все время. Еще вспомнил историю!

— Надеюсь, новая не уступит предыдущим.

— Году в 1975-м сбор в Тарасовке. Я с телевизора записал на видеокассету две песни Пугачевой — «Ты снишься мне» и «Арлекино», с которым она только-только в Сопоте произвела фурор. Еще какие-то клипы, кассета была на полчаса. Как Хурцилава с Иштояном сидели в Новогорске, здесь точно так же сидели с открытыми ртами Миша Ан и Володя Федоров.

— Которые через четыре года погибнут с «Пахтакором»?

— Да. А тогда были в сборной СССР. Гоняли эти клипы туда-сюда. Оторваться не могли. Вдруг подходит Манучар Мачаидзе из тбилисского «Динамо». Смотрит во все глаза — потом поворачивается ко мне: «Жьеня, Жьеня!» — «Что?» — «Познакомь меня с ней...»

— С Аллой Борисовной?

— Ну да. Мачаидзе был абсолютно уверен, что я ее знаю!

— Мир футбольный, артистический тогда переплетались.

— Вот с покойным Сашкой Минаевым мы были кореша. Крутились вместе по музыке, джинсы мне привозил. Он тогда встречался с Гундаревой — но никогда этим не бахвалился. А ее уже вся страна знала!

— В команде-то знали?

— Мало кто. Прошли годы — приезжаю на матч ветеранов с девушкой. А Сашка идет с каким-то костылем — и так беззлобно: «А ничего у тебя девчонка, симпатичная...»

Мне так больно их видеть, просто не могу! А Сашка Маховиков?! О-ой! Они ж неграмотные. Никому не нужны. Какие-то дипломы им сделали — но это все несерьезно. Меня как-то Серега Шавло затащил на ветеранский матч — а там парни моложе меня с палочками еле бредут. Все калеки. Как-то увидел Серегу Никулина с костылем. Чуть не расплакался.

— Никулин был какой боец.

— Да не то слово! Убийца на поле — как и Маховиков! Как они Гуцаева гоняли...

— Это великие истории.

— Знали его слабую сторону. Если отпустишь — конец, всех разденет. А на первых минутах раз ударишь, второй, и все. Нет Гуцаева. Трусоватый! Все, убирал ноги, не бежал. А Мано Мачаидзе не видел ничего.

— Это вы образно?

— Да вы что? В прямом смысле!

— Слепец?

— Можно сказать. Очень слабое зрение. Все его «улитки» из-за этого — не видел, кому отдавать. Игроки были такие, что я с высоты по манере бега узнавал.

— Самый-самый по манере бега — Беланов?

— Беланов номер два. Первый с отрывом — Шепель. Он так косолапил, семенил. Бежал, словно держа руль. Помню, как Сергей Доценко и Вовка Трошкин спорили. Они родились в один год и в один месяц. Все выясняли — у кого ноги кривее? Вставали рядом, мерились. Ржали все!

— Какой футболист вас поразил?

— Когда в Симферополь на сбор приехал 18-летний Добровольский. Многие тогда ахнули!

— Что такое?

— Щупленький, совсем сопляк. А удар могучий, поставленный.

— Самый неприятный футболист?

— Сабо.

— Почему?

— Я еще совсем молодой. Ребята уходят с тренировки, я встал в ворота. Они балуются, бросают мячик. Подходит Сабо — как дал! Попал бы в меня — убил, наверное. Это его последние годы в футболе. Вообще-то я с киевскими футболистами ладил. Они обычно выезжали ночным поездом. В 9 утра в Москве. Куда идти? Ко мне, я живу рядом с Киевским вокзалом! Калининский в двух шагах. А самолет мог и в четыре утра прилететь. Тоже ко мне едут.

— Выпивали?

— Водку — ни разу. Шампанское — всегда!

— Доктор Мышалов рассказывал: в 1990 году на матч с Аргентиной отказывался выходить защитник Фокин. Испугался! Вы трусость игрока сборной СССР видели?

— Как-то поехал в Мексику с юношеской сборной Коли Киселева на турнир Жоао Авеланжа. Самое начало восьмидесятых. Играли в финале с Аргентиной. Знали, что будет бойня. Был у нас капитан команды. Если захотите — сами узнаете фамилию. Стал известным футболистом, в «Спартаке» поиграл. Вот он струсил, начал ножки поджимать. А это же видно на поле! Так в перерыве к нему подошел нападающий из Минска, крупный парень — чуть до кулаков не дошло! Коля Киселев еле успел оттащить!

— Все-таки назовите фамилию того капитана. Мне так интересно.

— Леха Еременко...

— Лучший футбол, который видели своими глазами?

— Это сейчас у каждого камера в телефоне. А я в семидесятых таскал трехкилограммовую штуковину с проводом. В фильме про Beatles у Ринго Старра камера с таким же магнитофоном. Смешно вспоминать! В 1972 году заболел Пономарев, со сборной на товарищеский матч в ФРГ поехал Гуляев. Так бился, чтоб меня взяли! Проиграли 1:4, Колотов забил. Потом едем на чемпионат Европы, я уже в «составе». Тем же немцам горим в финале 0:3. У Хельмута Шена банда была — это вообще! Я команду такой силы не видел вообще никогда. Мюллер, Беккенбауэр, Нетцер...

— Из каждой поездки запоминаются мелочи.

— Нам рассказали, сколько получают немцы. У всех довольно скромные суммы — но у двух намного больше, чем у всех остальных. 800 тысяч марок в год получал Мюллер и миллион — Беккенбауэр. Все это печаталось в газетах!

— Самое жуткое, что видели в футболе?

— Как-то оказался в Киеве на матче дублеров «Динамо» и «Торпедо». Шустиков на моих глазах сломал ногу Юрану. У меня до сих пор перед глазами не сам эпизод, а картина — Юрана несут на носилках, пакет не полностью закрывает ступню. Одна нормальная, а вторая вывернута в обратную сторону. Не представляю, как восстановился.

— Самое удивительное нарушение режима, с которым сталкивались?

— С научной бригадой приехали в Сухуми на весенний сбор. Работали только с футбольным ЦСКА. Тест на выпрыгивание, лента Абалакова... Основу нам не особо давали, а дублеров — пожалуйста. Тренировал дубль ЦСКА Алик Шестернев. А как жил дубль? Большая комната — в ней 10-12 человек. Шестернев куда-то отлучился. Заходим к ним в 7 утра... Боже!

— Что?

— Все до единого в дупель. А пол заблеван.

— Представляю, что за цирк у них был на тренировках.

— Цирк был у Гуляева. Над ним ребята посмеивались. «Воробей», «ворона»...

— Это вы о чем?

— Выдумал свою систему. Тренировка. Все выстроились. Гуляев командует: «Если говорю «воробей» — бежим налево. «Ворона» — направо. Итак! Воро...» Все напряглись. «Бей!» Кто бежит туда, кто сюда, кто стоит и хохочет. При этом «Спартак» два раза чемпионом сделал.

Садырин

— Садырин — фигура противоречивая.

— Паша на моих глазах скурвился. Впервые я увидел, что человек изменился настолько резко. Когда пришел в сборную — за футболистов был горой! На всех собраниях! Я в нем увидел и Бескова, и Лобановского в этот момент.

— Что потом?

— Потом Тукманов покупает ему какой-то особенный «Мерседес». Служебный автомобиль. Знали, на какие точки надавить. Машины Садырин любил страшно.

— Все сразу изменилось?

— Все, Паша «поплыл». С этого момента сидел, опустив голову. Поначалу-то ругался с этими начальниками. Какой-то из Кремля приехал, из новых Чубайсов. Паша с ним очень бойко разговаривал! Но к чемпионату мира 1994 года это был уже другой человек. При федерации мелькали всякие «деловые», один сука-поляк. Они и помогли.

— Тогда давайте поговорим про 1994 год, чемпионат мира. Вы ведь были со сборной?

— А как же? Этот чемпионат мира меня просто убил. Что там творилось — уму непостижимо! До сих пор сцены перед глазами. Саленко, который стал лучшим в нашей команде, прямо перед чемпионатом мира произнес: «Дайте мне 20 тысяч долларов — и я уеду отсюда...»

— «Отсюда» — это откуда?

— Со сборов. Просто «уеду», и все! Отдайте деньги, которые положены, и все. Плевать ему было на этот чемпионат мира. Хотя лучший у нас был даже не Саленко, а Горлукович. Все сдулись, были как тряпки, а Сережа выжигал. Он немножко угловатый, но я его уважаю... Еще картина перед глазами — у бассейна сидят в такой же форме Reebok, как и футболисты, всякие говнюки. От игроков не отличишь.

— Вы о ком?

— Со сборной поехали всякие директора мясокомбинатов. Жили с нами рядом, пили, орали. Вот сидят около бассейна. Сборная накануне проиграла. Потом кто-то меня увидел, встрепенулся: «А ну-ка покажи запись!» Смотрят, выясняют — кто виноват, кто пробил...

— Вы что думали?

— У меня бешенство! Думаю: разве при Бескове или Лобановском такое можно было представить?! Чтоб после игры кто-то посторонний был рядом с командой — да вы что?! У Лобана и у Бескова тишина и покой. После игры рядом с футболистами никого. У Валерия Васильевича Колосков ходил на цыпочках.

— Что вы говорите?!

— Только один корреспондент у Лобановского мог приблизиться к раздевалке. Не помню фамилию, он часто про киевское «Динамо» писал. А Колосков стоял поодаль.

— Не могу поверить, что на чемпионате мира посторонние люди жили рядом с командой.

— Они даже ели вместе с нами!

— Потрясающе.

— Сидит команда — а в двадцати метрах директора продуктовых баз, лесопилок. Их всех точно так же кормят, они одеты в форму сборной России. Громко обсуждают, не стесняясь, ребят. Тут же ужинает сборная. Кстати, ужины были шикарные. Место тоже потрясающее — не то что в 1986 году. Мы еще до чемпионата мира поехали туда втроем — я, Перетурин и Симонян. Где-то у меня есть сюжет — Перетурин показывает, где будет жить сборная, а я снимаю. После матча ребята в раздевалке голые, помыться хотят — а между ними снова бродят «деловые». К вечеру опять ко мне являются: «Давай смотреть! Почему они не играют?!» Бордель страшный. Саленко говнюк редкостный — но я понимаю, почему он готов был свинтить прямо из Америки...

Романцев

— С Романцевым работать было приятнее?

— Когда Алик играл — были нормальные отношения. Домой к нему заглядывал. Сейчас видимся на ветеранах — обнимашки... Но из сборной Романцева я ушел. Вспоминать до сих пор больно.

— Что случилось?

— 1995 год, апрель. Сборная Романцева играла с греками. Через месяц после отравления там же баскетболистов ЦСКА. А в Грецию я летел из Катара.

— Это что за зигзаг судьбы?

— В Катаре молодежный чемпионат мира. Я глупость сделал. Повелся на то, что тренер Саша Кузнецов меня попросил туда приехать. Неудобно отказать! Работал я формально в первой сборной у Романцева. Подошел отпроситься — Алик ответил: «Езжай, конечно».

— Я так понял, что пожалели?

— Очень быстро пожалел. Я для ребят авторитетный человек, все ко мне с уважением. Подходят трое. Заявляют: «Мы не будем играть!» Что-то не складывалось у них с тренером. Говорили: «Вот мы делаем результат, а слава ему достается». Все потом стали большими футболистами. Дело было даже не в деньгах, как я понял.

— А вы что ответили?

— Говорю им: «Ребята, вы охренели? Это ж чемпионат мира. Память на всю жизнь! Хоть задумайтесь...» Им по 18 лет, еще никто в футболе.

— Семак в той сборной был?

— Был. Но в этих делах не участвовал. Самый скромный из всех. Я когда в первую сборную вернулся, вечером сел с Тархановым. Спрашивает меня: «Ну что, Степаныч, в Катаре-то? Кто понравился?» — «Есть один щупленький, маленький мальчишка. Но голова какая!» Он сразу: «Это Семак, что ли?» — «Точно!» А пожалел я, что оказался в этом Катаре, после первой же тренировки. Зачем, думаю, поддался? Помочь хотел!

— Что случилось?

— Завтра игра — а Кузнецов ребятам начал пихать: «Ты не туда, ты не так...» Сразу конфликт. Я охренел от этого. Главное, он использует видеозапись не для того, чтобы что-то пояснить и показать, а чтоб уличить. Мне даже неудобно было перед парнями.

— Вот прилетаете вы в Грецию — и что там?

— Лечу из Катара. Со мной железный ящик, аппаратура. В Афинах пересадка — меня из самолета сразу отправляют в глухую комнату. Держат час. Прибитый к полу стул, все. Самолет на Салоники улетает. Потом дают бумагу на греческом языке. Хотят, чтоб подписал. Спрашиваю: «Это что?» — «Мы с тобой говорили на английском, что не везешь наркотики. Это мы и написали». — «Сам напишу на английском — и подпишу». — «Нет, не годится...» Жесткий наезд.

— Какой ужас!

— Все делают люди в форме! Сижу на стуле, который не сдвинуть с места. Я в отказ. Что дальше будет — не представляю! Понимаю только, что мой самолет улетел. Что с багажом — непонятно. Грекам надоело — самолеты на Салоники отправлялись каждые два часа. Засунули меня в следующий. В Салониках встречает парень, который официально состоял при Романцеве.

— Помощник?

— Да, по бытовым вопросам. Lexus Олегу Ивановичу сделал. Романцеву очень нравился этот автомобиль. Потом был помощником депутата. Себя считал таким крутым, великим... Взял в Салониках в прокат какой-то «рафик». Нервно: «Мы тебя два дня ждем!» — и обосрал меня с ног до головы.

— Это не Есауленко?

— Нет, что вы! Гриша — уважаемый человек. Я бывал у него в ресторане, «Разгуляе». А этого я встретил года через три — был красивый парень, а тут ссутулился, сморщился весь. Думаю — ничего в жизни просто так не проходит. Но не в этом дело. В аэропорту еще и аппаратуры моей нет, на багажной ленте пусто!

— Вот напасть.

— Говорю: «Подожди, багаж, надо выяснить...» — «Поехали, потом разберемся!» Представляете, в каком я настроении явился в сборную? А наутро компьютерное обследование команды. До матча два дня.

— Компьютер в багаже?

— Да. На утренней пятиминутке человек, ответственный за обследование, в крик: «Это Маликов все сорвал!» С этим человеком у меня были натянутые отношения еще со времен Бышовца.

— Что Романцев?

— Олег в том же духе: «Как так?!» Вообще-то Романцева я понимаю, для него это было страшно тяжелое время. Но это первый случай, когда тренер мне напихал. Еще и при всех.

— Расстроились?

— Настоящий удар. Я вообще впечатлительный. Потом захожу к Романцеву в номер, говорю: «Олег, будь добр, больше меня на сборы не вызывай». Тот смотрит в упор: «Это мое дело, кого вызывать, кого не вызывать». И тишина. Все. Вскоре новая игра — на меня вызова нет. Берет Святкина из «Спартака». Буквально пару матчей сборная провела — и Алика сняли. А меня тогда всего трясло!

— Понимаю.

— Не помню, как спал. Наутро пошел к морю. Ребята потом говорят: что это ты один ходишь, руками размахиваешь? Думаю — ничего себе. Крыша едет!

Игнатьев

— Потом в сборную вернулись?

— Вернулся при Боре Игнатьеве. От него уже ушел насовсем. Хотя Боря звал назад раза два-три. Но мне не хотелось. Обстановка гнилая! Все было мерзко в команде! Я физически не мог в ней работать. После таких людей, с которыми работал — как заставлять себя здесь? Как жить? Для меня это каторга! А главное, понимал: я не нужен. К операторам всегда было отношение как к сапожникам: «А, оператор... Пьет...» В эту сраную перестройку из меня действительно сделали оператора. В самом худшем смысле. Только «запиши» и «покажи», все. Это и бесило!

— Даже сомнений не было — стоит ли возвращаться?

— Один раз готов был вернуться. При условии, что доктор Орджоникидзе передо мной извинится.

— А что случилось?

— Они с массажистом Насибовым подставили — а Игнатьев на меня наорал. В этой сборной вообще была обстановка — кто кого подставит. А атмосфера всегда зависит от тренера.

— Так что случилось?

— У Орджоникидзе был свой автомобиль — но он в Новогорск на нем не приезжал. Насибов — та же история. Потому что сразу станешь человеком на извозе. А мои «Жигули» стояли на базе. Ну и пошло — «съезди туда, съезди сюда. Привези, встреть...» Стал мальчиком на побегушках! Женя всегда готов!

— Видимо, не всегда.

— Однажды надо было смотаться в Шереметьево, встретить человека. Тот привез для сборной какие-то газетные вырезки. Погода была нехорошая, моя «восьмерка» не завелась. Неподалеку стоят Орджоникидзе с Насибовым. Миша говорит: «Вот сука! Это он специально, чтоб не ехать...»

— Про вас?

— Ну да! Доложили Боре. Этот в крик — а я его послал. Это была последняя капля. Я ни от Лобана, ни от Бескова крика не слышал ни разу. А тут Игнатьев орет. Сказал, чтоб я уезжал со сбора.

— А вы?

— Сел в машину и уехал. Все, он меня уволил. Потом я приехал на игру, все записал и отдал Игнатьеву кассету. Или передал через кого-то, не помню. На этом работа в сборной закончилась.

— Борис Петрович — милейший человек. Странно все это.

— Он хороший мужик, вроде добрый такой. Мы знакомы со времен, когда он тренировал юношеские сборные. Я дома у него бывал. Отличные отношения! Но один раз меня неприятно удивил.

— Это чем же?

— Я уже в ту пору работал с компьютером. Как-то читаю заметку, агентство Reuters передает. Мне даже неловко за него стало. Борис Петрович жалуется в интервью, что у него зарплата — 300 долларов. Или 200, не помню.

— Это не так?

— Даже я в сборной получал не 300 долларов. Гораздо больше! Но главное, Павел Бородин помог ему сделать двухэтажную квартиру на Новом Арбате. Двухэтажную! Стоит после этого говорить про 300 долларов?

Архив

— Что случается с пленкой со временем?

— Осыпается.

— Прошли через такую беду?

— Купил видеопленку подешевле, сэкономил. Прошло три года — и все, твоего архива нет. Осыпался! За некоторые кассеты так больно было... Лезу в свой каталог — а поздно, пропала запись. Если нет у меня — значит, не осталось ни у кого. Думаешь: надо скорее все оставшееся оцифровывать. Так я многое сохранил. Даже сайт у меня был, что-то туда выкладывал.

— Правда, что на сегодняшнем телевидении уничтожают архивы?

— Почему — на «сегодняшнем»? Всегда все стирали. Пленки не хватало! Меня Леня Назаренко попросил — найди, мол, меня на старых кассетах, я все-таки за сборную СССР играл. Куда там! Все потерто. Нет даже игр сборной.

— Кто-то вашими архивами интересовался?

— Как-то пришел в федерацию, в приемную Мутко. У меня как раз был смонтирован фильм про Зидана. В приемной девчонка: «Вы к кому?» Удостоверение у меня еще оставалось, показываю. Хочу поговорить с Виталием Леонтьевичем, говорю. Я работал в сборной команде много лет. «Он принимает по таким-то дням». — «Мне буквально 5 минут...»

— Не пустила?

— Не пустила. Я оставил свою карточку и диск с фильмом про Зидана. Говорю: «Опыт у меня большой, работал с разными тренерами. Могу быть полезен».

— Кто-то перезвонил?

— Да о чем вы говорите? Глухо! Думаю, даже смотреть никто не стал этот диск.

— Колосков-то вами дорожил?

— Женька Скоморохов принял «Торпедо» — и меня звал. Говорю: «Купите профессиональную аппаратуру — я приду». Про деньги для себя не говорил вообще. Как-то это стало известно Колоскову. Вызывает меня: «Заказывай любую аппаратуру на 40 тысяч долларов, мне неси счет. Все погасим». В седьмом подъезде Лужников сделал мне фантастические апартаменты. Правда, тут же Алешин затеял ремонт в Лужниках. За стенкой у меня баня. Пробили дыру — человек может пролезть! Аппаратура стоит сумасшедших денег, а тут пылища столбом. Одна песчинка — и конец...

Бышовец

— С Бышовцем вы поработали?

— Да. Кстати, Бышовец очень во многом походил на Лобановского!

— Надеюсь, Анатолия Федоровича удар не хватит от такого заявления.

— Я часто ловил себя на этой мысли. Если б не деньги, которые Бышовец любил больше всего на свете, он стал бы великим тренером. Его сгубила эта природная черта. В начале девяностых Бышовец был копией Лобановского, даже в мелочах! Ранним утром, перед общим подъемом, тренеры и обслуга выходили на поле. Гоняли в дыр-дыр. Что у Лобановского это было, что у Быша. Начать могли в 6 утра.

— Самый памятный выезд с Анатолием Федоровичем?

— Начало девяностых, сбор в Италии. Как раз перед матчем с итальянцами. Кстати, здорово в итоге сыграли.

— 0:0, но могли выиграть. Протасов с центра поля один на один убегал.

— Повезли нашу команду на завод, где готовят амаретто. Мы держались вчетвером — я, Серега Хусаинов, Канчельскис и тренер вратарей. Загрузили в подарок море бутылок. Бышовец не требовал, чтоб ребята выпивку сдавали. Думаю, Лобановский тоже не потребовал бы. А вот Бесков — запросто. Мы втроем каждый вечер одну-две бутылки амаретто убирали. Наутро выходили, в футбол играли с Бышом. Я тогда понял, что выпить могу много. Хоть ликера, хоть коньяка. Просто не люблю. Вот сейчас живу один — даже жалею, что не пью. Скучно!

— А выпьешь — и веселее?

— Наверное...

— Мне иногда кажется, зря Бышовца так не любят. Человек тонкий, думающий.

— Знаете, почему Быша ненавидела вся Украина? Потому что сбежал оттуда из-за Чернобыля. Раз — и нырнул в олимпийскую сборную. Переехал в Москву.

Карпин

— Вы же и в «Спартаке» Карпина поработали?

— Да. Как раз Серега Шавло был генеральным директором, он взял. Поэтому меня в какой-то момент посчитали «человеком Шавло» — и Карпин уволил. Мы с Сергеем действительно друзья, общаемся регулярно. Был в гостях недели три назад.

— Как увольняли?

— Карпин меня хвалит. А буквально через два дня: «Пиши заявление, а то...» Я усмехнулся: «А то что?» — «А то тебя уволят!» — «Кто уволит? Ты?! Да у меня биография — за жизнь ни одного замечания. Ну подпорти мне биографию, пожалуйста...»